Автор: Eyes like Dawn
Переводчик: Askramandora
Оригинальный текст: www.fanfiction.net/s/8986703/1/By-a-Dagger-Boun...
Категория: гет, джен
Жанр: романтика, ангст, драма, AU
Рейтинг: R
Персонажи: Румпельштильцхен/Белль, ОЖП, сэр Гастон, король Морис и другие
Предупреждение: ОЖП, смерть персонажа
Размер: макси (130,870 слов)
Статус: перевод в процессе, сам фанфик завершённый
Саммари: идёт война с ограми, и принцессу Белль отослали в безопасное место её отец и наречённый. Едва ли Белль этим довольна, поскольку она всегда стремилась к приключениям и ищет возможность спасти свой народ — а в итоге происходит так, что принцесса натыкается на таинственный кинжал. И едва ли Румпельштильцхен доволен, что нежданно-негаданно оказался рабом очаровательной голубоглазой девушки. Пока он планирует освободиться, сумеет ли красавица укротить чудовище?
Публикация на других ресурсах: запрещена
— Моя повелительница, прибыли вести из осаждённого королевства Мориса, — почтительно доложил закованный в чёрные доспехи стражник, войдя в мраморную, сверкавшую золотом тронную залу Её Величества Регины, вдовы короля Леопольда и мачехи предательницы — принцессы Белоснежки.
Регина скучала на чёрном, как обсидиан, ониксовом троне, похожая на хитрую, ленивую кошку, поджидающую мышь, чтобы стремительным прыжком кинуться на неё и разорвать когтями. Блестящий чёрный трон контрастировал по цвету со спокойной белизной залы, где повсюду высились колонны, а от мрамора всегда было светло, будто в летний день.
Блестящее сине-зелёное платье облегало фигуру королевы, соблазнительно обрисовывая идеально красивые формы. Многие считали Регину прекраснейшей женщиной этих земель, и в самом деле, она могла гордиться белизной своего лица и удивительными глазами. Но её привлекательность таила за собой злобу и тёмную душу.
Сделав ленивый жест рукой, будто отгоняя любопытную муху, Регина ухмыльнулась, не в силах сдержать лукавое веселье.
— Подойди поближе. Вестей от этой обрюзгшей жабы я ждала неделями.
Доспехи забряцали, когда человек шагнул ближе, перевязь меча слегка постукивала его по бедру во время ходьбы. Как подобает, воин встал на колено на верхней ступеньке у подножия трона и протянул королеве аккуратно сложенное поверх овального серебряного блюда послание. К письму, надёжно закрытому кружком из голубого воска, написанному на пожелтевшем, чуть потрёпанном листе пергамента, приложил свою печать король Морис — золотая монета, окружённая морем. Уже взглянув на истрёпанное, покрытое пятнами послание, Регина могла понять, что королевство находится в затруднительном положении.
— В последний раз, когда я получала вести из этого ничтожного королевствишка, ему грозила гибель, — сказав это так, словно не обращалась ни к кому конкретно, Регина скучающе вздохнула. Её не переставали раздражать люди, просившие о помощи, милости и подачках.
Морис строчил длинные письма, на которых оставались следы то ли от пота, то ли от слёз, расписывал жестокости, которые творили огры, и выпрашивал помощь у могущественного соседа. Обещал отплатить золотом и присягнуть на верность, и даже предлагал свою дочь во фрейлины Регине, если та пришлёт достаточно войск, чтобы отбиться от огров.
Разумеется, ни одно из его прошений не дало результатов и не пробудило у королевы и малой доли милосердия. Но, когда становилось скучно и нечего делать, можно было развлечь себя чтением писем Мориса.
Пухлые алые губы Регины искривились в недоброй улыбке. Злой смешок в предвкушении очередного развлечения сорвался с её губ, когда она изящным жестом забрала послание — будто сладкое лакомство.
Одним движением запястья Регина вскрыла письмо.
— Опять просят помощи? Я думала, из моего последнего письма, отосланного с ястребом, понятно, что я просто ничего не могу сделать.
Слова притворной заботы вызвали смешки у вооружённых стражников, окружавших свою королеву. Порочные, полностью преданные своей лукавой правительнице, они знали правду: у Регины было более, чем достаточно войск, чтобы отразить нашествие огров, но она предпочла, чтобы города горели, а люди умирали от чахотки посреди разрухи.
Конечно, если даже королевство Мориса каким-то чудом держалось, то это послание, как предположила ведьма, всё же окажется последним перед тем, как королевство будет взято, а люди порабощены. Может, именно сейчас, пока она разворачивала письмо и разбирала слова, написанные чернилами, — именно сейчас самое сердце страны уже превращено в развалины.
В конце концов, Регина дала ограм слишком много золота, чтобы они не справились с такой простой задачей, как очистить соседние земли от всей этой жалкой черни. Правда, королевство оказало отчаянное сопротивление, но мощь огров была слишком велика, и со временем и истощением ресурсов народу Мориса должен был прийти конец.
После того, как нелепые городишки лежали бы в руинах, а их обитатели оказались порабощены, Регина незамедлительно могла бы прибрать к рукам соседние земли, расширив тем самым свои, и заново всё отстроить, как она посчитает нужным.
Её покойный супруг, Леопольд, был до отвращения справедливым правителем: он никогда не трогал чужие земли и помогал тем соседям, кто был в беде. При мысли о подобном идеализме Регина могла лишь презрительно усмехнуться. Она-то постепенно завоёвывала всё, что могла, и что за беда, если для этого понадобится уничтожить несколько графств или вотчин…
По мере чтения письма злобный восторг королевы начал сменяться удивлением, а затем полнейшим недоверием. Глаза Регины расширились, из них исчезло выражение недоброго ликования; она резко села на свой жёсткий каменный трон, будто её ударили. Ведьма стиснула письмо обеими руками так, будто оно вдруг превратилось в тяжёлую ношу. Всё ещё не веря, она пробормотала вслух несколько фраз, как если бы это могло пробудить её от сна:
— Королевство спасено… огры уничтожены… невиданное чудовище… нет необходимости в войсках?
Яростный вопль разнёсся по всей тронной зале. Стражники беспокойно вздрогнули, неуверенно посмотрели на свою королеву. Слуги, занимавшиеся уборкой, замерли, как мыши, боясь двинуться с места. Королева была расстроена и зла, а это значило, что в любой момент она может принести чью-нибудь жизнь в жертву своей ярости.
Ведьма скомкала послание, из её гнева родилась магия, и язычки пламени, сорвавшиеся с пальцев, вмиг превратили пергамент в дымящуюся кучку пепла, потёк расплавившийся воск.
— Как это возможно?! — неистовствовала Регина, скривив губы, рассыпав по полу ненужную кучку пепла, и топнула ногой, словно злой ребёнок. Её трясущиеся руки сжались в кулаки, когда королева встала.
— Огры никогда не подводили меня прежде, их не могла разбить в пух и прах кучка ничтожных людишек из убогой вотчины!
Они не могли разгромить огров, как похвалялись — да они даже выжить не должны были! Победа над ограми была буквально невозможной, они справлялись с закалёнными в боях армиями, не говоря о каких-то фермерах и пекарях, вынужденных схватиться за вилы и старое оружие! Они не могли победить без нежданного поворота судьбы, или же это чудо, или… магия.
Сверкающий взгляд Регины переместился на стражника, всё ещё стоявшего на коленях у подножия трона. Закованный в чёрные доспехи, стражник дрожал под своим ниспадающим на пол плащом из волчьего меха, всё ещё держа на руках протянутое серебряное блюдо, не решаясь пошевелиться, чтобы повелительница не вздумала сорвать на нём, своём подданном, гнев.
— Что ты всё стоишь на коленях, дурак! — взревела Регина, в её глазах вспыхнул нечестивый огонь.
С рычанием ведьма выдернула блюдо из хватки стражника, перепуганный рыцарь отшатнулся и с грохотом свалился вниз, тяжело приземлился, зазвенев доспехами. Не смея застонать или даже пошевелиться, он лежал на спине, как черепаха, ожидая, пока разъярённая королева вынесет ему свой приговор.
Подобная гарпии, Регина указала на высокую алебастровую дверь пальцем, который трясся, будто она была в лихорадке:
— Если не хочешь превратиться в тритона, приведи мне Шляпника, Джефферсона, больше всего я сейчас нуждаюсь в его услугах!
Она с отвращением скривила свои пухлые губы, наблюдая, как стражник жалко захромал прочь, благодарный уже потому, что остался жив. Фыркнув, Регина вернулась на трон и выбросила этого глупца из головы.
Подперев рукой подбородок, королева задумалась, пока всё во дворце вновь пошло своим чередом. Вспышка ярости потухла, осталась лишь холодная ненависть.
Получив столь ошеломляющие новости, ведьма могла бы отправиться в королевство Мориса, чтобы самолично выяснить, что же там случилось. Но это было бы неприличием с её стороны, учитывая то обстоятельство, что люди едва сумели выстоять. Она прекраснейшая и богатейшая королева всех окрестных земель, а не зевака, который с глупым видом таращится на что-то невиданное!
Этим делом мог бы заняться Джефферсон. Шляпнику было чуждо понятие приличий или щепетильность; Регине не подобало крутиться в Морисовом королевстве, разузнавая правду, а вот Джефферсон на это вполне сгодится. Нанятый ею галантерейщик сможет пойти туда, куда нужно, и выяснить всё, что можно, о чуде и о странном чудовище, которое, как гласило сожжённое письмо, уничтожило всё племя огров.
— Что это за трава? — с любопытством спросила Белль, потрогав жёсткое на ощупь, корявое растение, напоминавшее руки старца, который тяжело работал всю свою жизнь.
Слегка раздражённый, Румпельштильцхен вздохнул, разворачиваясь к ней от чугунного котла, в котором что-то булькало. Чешуйчатая кожа Румпельштильцхена блестела, как полированная, и в свете огня, на котором стоял котёл, её оттенок менялся от агрессивно-красного до мягкого розового.
— Узлистый корень, дорогуша.
Вновь обратив внимание на кипящее варево, монстр аккуратно уронил туда слёзы фей. Красные капельки редкой жидкости с шипением смешались с остальным зельем, очевидно, предназначенным для каких-то недобрых целей. Торжествующе заулыбавшись тому, как всё пошло по маслу, Румпельштильцхен достал маленький чёрный кошелёк и объяснил дальше:
— В своём нынешнем состоянии этот корень ядовит и убил бы тебя меньше чем за минуту… но для того, чтобы сбалансировать зелье, он просто необходим, а для составления мощных эликсиров и вовсе бесценен.
Белль пришла в замешательство, услышав о столь зловещей природе невинных на вид растений, и отдёрнула руку так, будто яд был гораздо мощнее, чем объявил Румпельштильцхен.
— Зачем ты делаешь зелья, Рум? — спросила она вдруг. Отступив от смертельного растения, красавица сморщила нос — что бы там ни варил в своём котле Румпельштильцхен, запах был неприятный.
Конечно, любой, кто варил зелья, позеленел бы от зависти, увидев обширную коллекцию Румпельштильцхена, но Белль не могла понять, зачем всё это существу, обладавшему таким могуществом.
Тёмный пожал плечами, не поворачиваясь к ней, и высыпал в зелье крупные зёрна кристаллического порошка.
— Я торгую всем этим, — и с циничным смешком прибавил, — и видел, например, как воины убивают друг друга за зелье здоровья, когда остаётся день до битвы.
Белль вздрогнула скорее от жестокости, с которой прозвучали эти слова, нежели оттого, что ей представилось. И глянула на своё искажённое отражение на поверхности зелья, отливавшего яшмой.
— Но зачем варить зелья? Твоя магия столь же эффективна, даже больше.
Румпельштильцхен снова вздохнул, его плечо резко опустилось, и он спросил тихо, стараясь скрыть раздражение:
— Сегодня у меня выходной или у тебя день допросов?
На самом деле, монстр вовсе не возражал против её компании, но госпожа была слишком уж любопытна. Ей хотелось знать всё о каждом растении, о действии всех зелий. Иногда Белль пыталась вызнать у Румпельштильцхена о его жизни, но от таких расспросов он бежал, как от чумы.
Конечно, даже тогда, когда Белль проявляла чрезмерное любопытство, затрагивая темы, о которых Румпельштильцхен предпочёл бы умолчать, он был благодарен ей за то, что, по крайней мере, она оставляла ему время для своих занятий. Он мог свободно экспериментировать с зельями, пусть Белль большую часть времени и проводила в подземельях, рядом.
Хотя королевство быстро отстраивали благодаря магической мощи Румпельштильцхена и работе людей, которым щедро платили золотом, Белль никогда не забывала, что даже Тёмному нужен отдых. Она часто давала ему выходные, которые он мог провести в своём логове или выбравшись в город;, но вне города Тёмному ходить не разрешалось, чтобы он не мог хитростью заманить кого-то себе в услужение.
— Ты прав. Извини, — кротко ответила Белль, обуздывая своё ненасытное любопытство. — Я, наверное, и так уже давно тебе надоела. Мне уйти?
Тут же зелёные клубы тумана окутали котёл, сползли с боков и начали стелиться по холодному каменному полу.
Тёмный раздражённо хмурился на исходящий магическими испарениями котёл, как будто в итоге получилось не то, что он хотел. Бормоча проклятья, которые Белль не могла разобрать, он задумчиво уставился на зелёный туман и со значением постучал себя пальцем по подбородку.
— Да, наверное, тебе лучше уйти. С моим зельем что-то не так, — он натянуто улыбнулся. — Совсем ни к чему, чтобы побочный эффект отразился на тебе. Экспериментальные зелья могут быть весьма непредсказуемыми.
Белль с опаской поглядела на котёл, извергавший зелёные клубы тумана, который уплотнялся и подбирался ближе, так что Белль пришлось отпрянуть. Казалось, что густой, шевелящийся туман движется по своей собственной воле.
— Приду к обеду, — Белль постаралась изобразить непринуждённость и удалилась с той поспешностью, которую могла себе позволить, не теряя достоинства. Она не хотела показать Тёмному свой испуг, доставить ему этим удовольствие.
Когда дверь захлопнулась, Тёмный, наконец, смог зарычать от ярости. Сложив руки, одним жестом он удалил зелье из котла. Подумать только — годами торгуя зельями, так и не суметь составить эликсир истинной любви!
Разумеется, даже если бы Румпельштильцхен сумел его сварить, он вынужден был бы выплеснуть весь котёл и придумать какой-нибудь предлог, чтобы выставить Белль. В те мгновения, когда, как думал Румпельштильцхен, кристаллы порошка смешались со слезами фей, — в те мгновения он уже знал, что они в подземелье не одни.
На его губах появилась хищная усмешка. Нельзя было оставлять здесь госпожу, пока незваный гость рыщет во мраке, сверкая безумными глазами.
Тёмный отвернулся к столу, принялся искать ингредиенты, чтобы заново начать варить эликсир, и как бы невзначай бросил в темноту позади:
— Что я могу для тебя сделать, Джефферсон, в этот прекрасный день?
В его расслабленном голосе не было и намёка на удивление.
Шляпник вышел из обступавшей его со всех стороны тьмы с такой неспешностью, будто покидал свой дом. Широкая, как у Чеширского кота, улыбка изогнула его губы, он повертел на одном пальце свой изношенный цилиндр.
— Регина послала меня, чтобы выяснить, почему это королевство ещё не превратилось в груду дымящихся развалин, — пояснил он так безразлично, словно вся ситуация казалась ему ужасно скучной. Шляпник не был столь щепетилен, чтобы хранить в тайне свои поручения.
Хотя он часто работал на королеву, Румпельштильцхен платил гораздо больше, с ним у Шляпника было больше общего, чем с Региной, и рассказы о том, что замышляет Регина, входили в уговор с Тёмным.
Бродя по подземелью, Шляпник преисполнился некоторого замешательства. Он с любопытством приподнял бровь, увидев, что чудесная прялка и зелья Тёмного теперь почему-то располагаются в этом грязном месте, как будто тот собирался сделать его своим новым домом.
— Ты знаешь, что обычно я всегда говорю о делах, Румпель… но почему ты вдруг собрал вещи и переехал сюда из Тёмного Замка?
Он бросил взгляд на монстра, что-то искавшего среди колбочек. Тот ответил лукавым смешком:
— Всего лишь сменил обстановку, дорогуша!
Как правило, этим нездоровым весельем Румпельштильцхен маскировал предупреждение, готовое перейти в угрозу: мол, не вынюхивай дальше, а то хуже будет. Те, кто знал Тёмного, могли это понять и мудро избежать неприятностей.
Галантерейщик беззаботно передёрнул плечами, словно пропуская предупреждение мимо ушей.
— А что это было за хорошенькое создание? — Умело сменив тему, Шляпник подобрался поближе к колесу прялки. Очередная улыбка скользнула по его лицу, когда он оглянулся на дверь. — Новая ученица? Служанка? Или у вас появился новый друг?
Опустив глаза на ядовитый ингредиент для зелья в своей руке, монстр постарался ничем не показать свои чувства, пусть он и стоял спиной к Джефферсону. Чёрные когти с такой силой вонзились в узлистый корень, что тот затрещал.
Дикое желание защитить Белль поднялось в Румпельштильцхене – и, возможно, оно было продиктовано чем-то большим, чем он думал. Конечно, он ни в коем случае не хотел, чтобы Джефферсон узнал о кинжале, но дело было не только в этом. Шляпник говорил о Белль так, будто это была очередная шлюха из таверны, и чёрная кровь Румпельштильцхена закипела в жилах. Да, Белль была красива, но слова небрежного восхищения из уст Джефферсона прозвучали как оскорбление — и наполнили Румпельштильцхена такой яростью, какую он давно не испытывал.
— Её имя Белль, — Румпельштильцхену пришлось приложить усилие, чтобы не прошипеть эти слова сквозь стиснутые зубы. — Она принцесса этого королевства.
Шляпник был бы заинтригован ещё больше, если бы Румпельштильцхен решил утаить эту информацию. Теперь, чтобы всё опять выглядело, как прежде, некоей игрой, следовало как можно быстрее выставить Шляпника, не пробудив при этом лишних подозрений.
Джефферсон кивнул и радостно захлопал в ладоши:
— Всё очень мило и хорошо, я был рад видеть тебя, Румпель, и уверен, что твоя золотая нить мне пригодится!
— О, — Тёмный развернулся к нему. Нахальство безумного Шляпника больше позабавило его, чем разозлило. — Никто не ворует у меня, дорогуша, даже ты.
— Это не воровство, — Шляпник засмеялся, будто услышал какую-то нелепицу. Он жадно смотал мерцающую нить с катушки. — Будем считать, что ты заплатил мне за то, что я не скажу Регине о твоём местонахождении здесь. У всего есть цена, Румпель, ты же помнишь.
Тёмный скрестил руки, но не сделал ни одного движения, чтобы остановить Шляпника.
— Мне было бы проще убить тебя на месте, Джефферсон, — сухо заметил он.
Шляпник выпрямился, но был невозмутим. Золотые нити, как гирлянда, беспорядочно свисали с его руки.
— Но я ведь до сих пор тебе полезен, — он плутовато подмигнул Румпельштильцхену. — Иначе ты давно бы от меня избавился.
Молчание подтвердило его правоту. Джефферсон действительно был нужен Румпельштильцхену — пусть и позже, гораздо позже.
Пожав плечами, Джефферсон опустил золото в карман своего потрёпанного сюртука. Ухмыльнулся и шутливо заговорил:
— Брось, Румпель, ты достаточно богат для того, чтобы потратить немного нити на моё молчание и невмешательство в твои планы, — тихо смеясь, он оглянулся на дверь. — Конечно, если не считать разговоров об этой симпатичной цыпочке, которая только что вышла. Надеюсь, с ней-то ты играешь по-честному, Румпель. По крайней мере, я…
При этих словах Тёмный нанёс удар — как змея бросается на человека. С его пальцев будто сорвались тёмно-красные молнийки, зловещий сиреневый дым густыми щупальцами обвился вокруг Шляпника, зажав в жестокой хватке, чуть не ломая ему рёбра. Шляпник изумлённо вскрикнул, когда Тёмный швырнул его о высившийся на полу, остроконечный конусовидный сталагмит, который затрещал от удара.
Звериное рычание сорвалось с искривлённых губ Румпельштильцхена. Глаза его горели от гнева, как угли. Доселе неведомый гнев, овладевший Тёмным, заставлял кровь в его венах бурлить, как кипяток. Румпельштильцхен был слишком разгневан, чтобы осознавать, что его действия вызовут у Джефферсона куда большие подозрения, чем раньше. Хотелось только бить, причинять боль… чтобы защитить другую.
— Ты не посмеешь даже приблизиться к ней! Для тебя есть шлюхи из таверны, которые будут исполнять твои желания, но эту женщину оставь в покое! — рычащий голос Тёмного был подобен грому.
Сказав это, он ослабил действие магии, от которой теперь остался только дым. Шляпник мешком свалился на камень; Тёмный неотрывно смотрел ему в глаза, в то время как Шляпник с трудом поднялся на ноги, прижимая к себе руку, изогнутую под неестественным углом.
Румпельштильцхен указал когтем в темноту:
— Убирайся, Джефферсон, и если я узнаю, что ты наболтал что-то Регине… полезен ты мне или нет, я запихну твою шляпу тебе в глотку!
— Конечно, Румпель, — шипя от боли, Джефферсон отступил в темноту. Он слабо улыбнулся, с трудом сдержав вскрик. — Был рад повидаться, — он поклонился, как смог, прежде чем исчезнуть. — До встречи.
Едва убедившись, что создатель порталов в другие миры ушёл, монстр грязно выругался. Новая неприятность! Разъярённый, Румпельштильцхен пнул пустой котёл, отчего тот качнулся набок.
Румпельштильцхен в сердцах запустил пальцы в свои спутанные волосы и принялся мерить шагами подземелье. Меньше всего на свете ему нужно было, чтобы Регина узнала, что он находится здесь, а ещё меньше — чтобы выяснила, почему.
Пока что Джефферсон не знал о кинжале или подчинении, связанном с ним; однако малейший промах — и всем планам конец. Ни Джефферсон, ни Регина не пренебрегли бы возможностью получить кинжал в свои руки.
Однако, к своему изумлению, Тёмный осознал — сейчас не это беспокоило его больше всего. Хотя одна мысль о том, что Джефферсон узнает о кинжале, приводила в ужас, Тёмный был ещё сильнее встревожен тем, что тот хоть на миг подумал о том, чтобы положить глаз на Белль. И Румпельштильцхен набросился на него, как бешеный пёс на раненого барашка, хотя доселе пытался оставаться спокойным и равнодушным.
Почему же он так кинулся защищать Белль? Из-за того, что правда о кинжале не должна выплыть наружу, или… тут замешано ещё и что-то другое?
— Казна пустая, у людей нет еды, крестьяне по ночам сбегают от господ! — угрюмо бормотал Гастон. Он ходил туда-сюда, как тигр по клетке, по обширной зале своего родового поместья.
Пламя в очаге горело слишком слабо, чтобы осветить комнату, но и этого хватило бы, чтобы разглядеть довольно жуткое зрелище. Головы животных на стенах и чучела зверей в углах, навсегда застывшие со своими острыми когтями и выражением гнева и неистовства на мордах. Обычно Гастон сиживал в своей любимой комнате в хорошем настроении, прихлёбывал эль и хватал служанок за разные места, но сегодня он был мрачен, думая о повальном бегстве крестьян с его земель.
Гастон снова повторил свою фразу, и следом с его губ слетело проклятье. Вся упорядоченная жизнь в его землях полетела к чёрту, так же как последний доклад писца, валявшийся у ног, свидетельствовал о плачевном денежном состоянии.
После войны бедственное положение только усугубилось. После «случайной» смерти отца, когда наследство перешло к Гастону, дела пошли заметно хуже, а потом война довершила всё это.
Гастон уже собирался заключить сделку с ограми — заплатить им дань, чтобы они пощадили его земли, и взамен этого открыть им путь в королевство, — как монстр принцессы Белль появился и спас всех от гибели.
После того, как это случилось, Гастон всё ещё был обязан жениться на принцессе разорённого королевства. До сих пор это совсем не радовало, но теперь положение изменилось: чудовище, чьей хозяйкой была Белль, обладало удивительным могуществом. Гастона не интересовала умница Белль, но она стала ключом не только к высокому положению, но и к богатству. Ведь она могла получить, что угодно, при помощи своего монстра! Однако же…
Схватив пенящуюся кружку, рыцарь выпил добрый глоток горького эля. Отшвырнул её прямо в огонь, и, как тот запылал сильнее, на губах Гастона появилась холодная улыбка. Однако же, Белль оказалась глупой — она была добра и нежна к своему монстру, она просила, а не приказывала.
Чтобы заставить чудовище работать по-настоящему, нужно было убедить Белль в своей абсолютной правоте. Очаровать её так, чтобы она по доброй воле заставила чудовище совершать чудеса, а затем… затем у неё и у самой открылись бы глаза. Белль поняла бы, как надо обращаться с этим монстром.
Женщины — глупые создания. Гастону было достаточно несколько раз улыбнуться любой, чтобы она пала к его ногам. Он видел женщин, которые просили его любви и навеки вручали ему свои сердца. С чего бы Белль быть иной?
На просто вежливое поведение и выжидание уже не было времени. Пусть их брак — давно решённое дело, но Гастон никогда не старался по-настоящему завоевать Белль, уверенный, что она и так ему достанется. Теперь же, с хитрой улыбкой размышлял Гастон, пора стать обходительным кавалером и постепенно склонить принцессу на свою сторону, чтобы она думала так же, как и он.
Гастон грубовато рассмеялся и громко потребовал ещё кружку эля, чтобы отметить свой новый план. Вошла симпатичная девушка-служанка, с которой он любил поразвлечься; у неё был чувственный взгляд, хоть и лишённый какой-либо глубины. Похотливо подавшись навстречу женщине, готовый сгрести её в объятия, Гастон подумал, что в ближайшее время начнёт осуществлять свои планы. Он очарует Белль, а взамен получит власть над Тёмным.
Стояла чудесная погода, и цветущая весна плавно перетекла в лето, а госпожа и её раб всё трудились на благо лишённого своих посевов королевства. Народ не должен был знать нужды.
Белль никогда не получала удовольствия, отдавая приказы Руму, но, когда она это делала, выгода предназначалась не ей одной. Одно слово госпожи, и целые кварталы города очищались от камней, останков сгоревших домов и прочего мусора, и могли быть отстроены заново. Один взмах руки, и серые каменные стены, окружавшие город, восстанавливались сами по себе; огромные валуны, образовавшие вмятины в земле, люди еле-еле смогли бы вытащить при помощи лопат, а Тёмному это было так же просто, как детишкам для забавы бросать камушки в расходящуюся кругами воду.
Исцеление было бесплатным, однако немногие решались пойти на то, чтобы их вылечили таким жутким волшебством. Люди могли бы стать абсолютно здоровыми, но предпочитали, чтобы всё прошло со временем — лишь бы с ужасом не смотреть, как сиреневые клубы густого тумана окутывают их тела. Магия Тёмного страшила больше физических страданий.
Немногие из горожан и раненых солдат, кто с трепетом согласился быть исцелённым, были благодарны за восстановленные конечности и затянувшиеся без следа раны, но только Белль, хозяйке Румпельштильцхена, и никогда — самому монстру, владевшему столь пугающим искусством врачевания.
В те дни, когда Белль не прибегала к магии Румпельштильцхена, они спокойно проводили время в его тёмном, мрачном логове. Недели незаметно проходили с тех пор, как Белль узнавала про новые и новые зелья и скрашивала одиночество Румпельштильцхена — а такой роскоши он не знал с тех пор, как его Бэя затянуло в портал.
Он думал, что алчные дворяне, которые часто с завистью смотрели ей в спину, — ей, умудрившейся завладеть таким могуществом, — испортят Белль. Однако госпожа была неизменно добра к своему рабу. И его никогда не переставало удивлять, как она находила то доброе слово, то уместный мягкий смех.
Редко случалось, чтобы они ужинали раздельно, и, хотя Тёмный никогда бы не признался себе, что рад видеть хозяйку, он наслаждался её компанией. Временами, казалось, её забавляло то, как он ел — будто бы с целью вызвать у неё отвращение.
Пожалуй, в глубине своего чёрного сердца, по ночам, когда даже крысы не шныряли по своим делам, он осмеливался мечтать, чтобы госпожа увидела в нём скорее друга, чем раба. Но… конечно же, на самом деле, ей это и в голову не придёт.
— Добрый вечер, Рум, — мило поздоровалась Белль, спускаясь вниз по каменным ступенькам в его логово.
Бесстрашно вступив во владения ужасного Тёмного мага, Белль широко ему улыбнулась. И гордо отметила про себя, что уже давно не испытывает ни малейшего страха в его присутствии. Высоко подняв голову, она с удовольствием грелась в свете, который исходил от склянок с зельями и излучал теплоту, будто бы затем, чтобы бороться с промозглым холодом подземелий.
Тёмный медленно остановил бег колеса прялки, ещё заслышав слабое эхо шагов Белль. Её ласковый голос будто выдернул его из какого-то вязкого болота, он был словно луч маяка, направляющий корабль по безопасному курсу.
Когда одиночество закрадывалось в его холодное сердце, Румпельштильцхен часто думал о Бэе. Когда становилось слишком больно, работа за прялкой, мерное поскрипывание колеса помогали утишить эту боль, отогнать безжалостные воспоминания, которые начинали обуревать ум. В течение многих лет прялка была единственным утешением Румпельштильцхена, но сейчас… уже несколько недель, как он то и дело отходил от неё в сторону.
Выбросив из головы печальные и смущающие мысли, он старался не думать о Бэе. Выражение хмурого раздумья исчезло с лица, сменившись обычной безумной усмешкой, которая теперь никогда не приводила Белль в замешательство. Медленно поднявшись с места, Тёмный отвесил ей уважительный и довольно эффектный поклон.
— Госпожа.
Прежде, чем он успел осведомиться, зачем она пришла, Белль радостно воскликнула:
— Наконец-то лето, Рум!
Неторопливо подойдя ближе, она посмотрела на него сияющими глазами:
— Такой хороший день! Солнце сияет, деревья украшены листочками, мир словно поёт оттого, что лето вернулось! Слишком хорошая погода, чтобы сидеть взаперти.
Он чуть не вздрогнул от её весёлых слов. Хочет, чтобы он сопровождал её на улицу? Стараясь не хмуриться, Тёмный уже собрался отказаться или хотя бы попросить госпожу поразмыслить, но замешкался. Отказ ни к чему хорошему не приведёт, хотя Тёмному претила одна мысль о том, чтобы его таскали по городу, маленькие дети указывали на него пальцами и ойкали, а взрослые в ужасе убегали.
Чем меньше его видели, тем больше страха он вызывал у невежественных людей — и, в свою очередь, избегал возни с теми смертными, которые решали свои проблемы при помощи вил и пылающих факелов. Слуги в замке уже составили ему ужасающую репутацию и дрожащим шёпотом рассказывали о нём в народе. Крестьяне и торговцы с удовольствием поглощали страшные истории вместе с глотками скверного эля и прекрасного вина. По слухам, для своей кощунственной магии Тёмный использовал кровь ведьм и души проклятых, а один раз угрожал съесть служанку, когда она принесла ему завтрак. Страх, как дымок, витал по всему королевству, и даже когда садилось солнце, многие, кажется, улавливали сияние золотой чешуйчатой кожи в его лучах.
Горожане явно испытывали облегчение оттого, что им не приходилось видеть Тёмного постоянно. Точно так же, как он был доволен, что госпожа не показывает его людям, как диковинку.
— Ну же, Рум, — Белль шаловливо ткнула его в бок, с озорным видом крутанула колесо прялки. — Уже три недели, как ты даже носа за дверь не высунул. Ты же не можешь вечно здесь сидеть!
В её взгляде, обращённом к монстру, не было и тени страха.
Борясь с широкой ухмылкой, так и норовившей появиться на лице, Тёмный услужливо склонил голову. Вид совершенно беззаботной красавицы, упорно пристававшей к нему, чтобы он не вздумал отказаться, чуть не заставил монстра звонко захихикать — так это было забавно.
— Разумеется, я пойду с тобой, госпожа, — послушно сказал он.
— Это не займёт много времени, — мягко уточнила Белль, сияя удовлетворением. — Всего полчасика.
— Очень хорошо, — Румпельштильцхен вздохнул — не без сожаления. — Госпожа приказывает, я подчиняюсь. Мы пойдём так, чтобы нас все видели, или постараемся быть незаметными?
Смахнув непокорную каштановую прядь с лица, Белль снова улыбнулась:
— У всех на виду нам идти не стоит. Сара думает, что я проведу весь день в библиотеке, и папа тоже.
— Как пожелаешь, — смешок Румпельштильцхена был почти искренним. В глубине души он признал, что Белль заражала своей тягой к приключениям, которые могли обернуться неприятностями.
Один щелчок пальцев, и сиреневая магия, призванная Тёмным, чтобы перенести их с госпожой, окутала их с ног до головы, будто возникнув прямо из каменного пола. Многих других напугало бы зрелище собственного тела, по частям исчезающего прямо на глазах, но для Белль это было лишь любопытное ощущение, словно она вся растворялась в воздухе.
Красавица спокойно отдалась объятиям магии, пока Румпельштильцхен переносил её к цели, невзирая ни на какие преграды в виде камня или дерева. Никакого беспокойства или мысли о предательстве не промелькнуло в уме Белль; её сердце было безмятежно, и, хотя вслух она бы этого не признала, Белль в какой-то степени доверяла Руму.
В один миг они очутились за пределами огромного готического дворца. Белль и Румпельштильцхен очутились в каком-то незаметном углу, где на них, выпавших из воздуха, никто не уставился бы в немом ужасе. Остатки сиреневого тумана уплыли в небесную синеву, и двое остались стоять на жаре.
Некогда разрушенный город кишел рабочим людом, который стремился закончить отстройку лавок и домов, стоявших ближе всего к крепости. Тяжело нагруженные, потные волы спускались по мостовой, везли телеги с пилёным лесом, камнем, известковым раствором. Слышался стук молотков по граниту, забиваемых гвоздей, звук пилы. Люди всех сословий и статусов с деловым видом передвигались по городу, как будто попасть на свою работу было у них особым заданием. Рабочие пели и шутили, их полуголые тела были мокры от пота, в то время как мастера резкими голосами выкрикивали распоряжения и руководили своими бригадами, как предводители на поле битвы.
Древесные опилки, стружка, пыль, кусочки камня — всё это разлеталось вокруг, поднималось густыми облаками в воздух, кое-где даже заслоняя ослепительный свет солнца. Стояла немилосердная жара, но, даже если Тёмному в его кожаном облачении было неудобно, это никак не отразилось на его чешуйчатом лице.
Румпельштильцхен нахмурился и цокнул языком, всем своим видом показывая лучше, чем словами, насколько он не в восторге от того, что здесь творится:
— Неужели ты думала, что мне понравится вся эта неразбериха? — Он скучающе ткнул пальцем в какое-то строение — будто ему пообещали запланированное увлекательное путешествие и в итоге обманули.
Конечно, дочери богатого короля, должно быть, волнительно смотреть на то, как город мало-помалу восстанавливается, как возобновляется оживлённая торговля и деньги кочуют из одного кармана в другой. Должно быть. Однако Тёмный хмурился, думая о другом: Белль не принадлежала к тем, кто с удовольствием наблюдает подобные зрелища, и порой он даже размышлял, нравится ли ей быть богатой.
— Нет, нет, — смех Белль зазвенел приятными нотками, которые Тёмный хорошо расслышал даже посреди шума и гвалта, царивших на улице. От этого смеха на сердце потеплело, а Белль схватила Румпельштильцхена за кожаный рукав и потащила за собой в тёмный переулок.
— Здесь можно выбраться за городские стены, я знаю, где!
— У твоего отца будет сердечный приступ, если он узнает, — иронически заметил Румпельштильцхен, следуя за Белль по пыльным, тесным улочкам. Навстречу попадались только бродячие псы и драные коты, которые в ужасе скулили при виде Тёмного и убегали, путаясь в собственных хвостах, подальше от него.
Белль провела его через настоящий лабиринт, прежде чем они добрались до серой каменной стены, возвышающейся вокруг города.
Воздвигнуть стену было одним из первых заданий Румпельштильцхена. Несмотря на присутствие Тёмного, многие считали, что следует побеспокоиться о безопасности государства, из плачевного состояния которого враги могли попытаться извлечь выгоду; где-то наверняка шныряли чужие соглядатаи. Морис не осмелился бы даже за городские ворота ступить — что бы он сказал, узнав, что его дочь тайком выбралась из дворца, как вор, и куда-то убежала?
Подойдя к заброшенной на вид сторожке у ворот, красавица извлекла из-за пазухи потускневший ключ. Она торжествующе улыбалась, словно радуясь, что нашла лазейку, чтобы выскользнуть из города.
— Ещё когда я была маленькая, мне достался этот ключ. Я его всегда использовала, когда чувствовала, что не смогу больше ни минуты оставаться во дворце, — вставив ключ в заржавленную замочную скважину, Белль тихо продолжала: — Я люблю мой город и мой народ, но иногда хочется побыть наедине, растянуться на траве, послушать шум воды, подставить лицо ветру. Все городские пейзажи блёкнут по сравнению с теми, что можно увидеть за стенами.
Никакие шелка, мягкие подушки и гладкие ткани не могли сравниться с землёй под ногами Белль и ветерком, ласково обдувавшим её щёки. Солнечное тепло было благом по сравнению с холодом, который источали каменные стены и пол дворца. Выбраться из дворца означало не просто оставить роскошь, как думали многие дворяне — это дарило свободу. Настоящую свободу.
Заржавленные дверные петли протестующе скрипели, но городской переполох заглушил этот сводящий челюсти звук. Перед Белль и её спутником расстилалось зелёное поле травы, словно маня поскорее покинуть шумную столицу.
Полуразрушенные военные укрепления вокруг королевства были снесены, остатки их использовались, как строительный материал для домов, как и всё, кроме железа, что можно было использовать. Извивающийся край лесной опушки в добрых двух милях от путешественников выглядел тёмным по сравнению с залитой солнцем лужайкой.
— Пойдём же, — повернув голову в сторону открытой местности, Белль улыбнулась так, что сердце Румпельштильцхена дрогнуло.
Он покорно, хотя и не скрывая явное любопытство, кивнул — и лёгким шагом последовал за Белль. Они шли в абсолютной тишине, слышался только шелест густой травы под ногами, и так оба добрались до опушки, где начинались заросли и было гораздо меньше солнечного света. Редкие гостьи-лучи пробивались через полог густой тёмно-зелёной листвы, и тени придавали атмосфере леса некую таинственность.
Легконогая, как юная лесная нимфа, Белль уверенно шла по старой тропинке, которую она знала с детства. Почти невидимые следы были чуть больше, чем оставила бы лань, однако Белль шла по лиственному лесу так, будто сама некогда протоптала этот путь.
Следуя поодаль, Румпельштильцхен нерешительно поглядывал на свою странную хозяйку. Сцепив пальцы рук вместе, он миновал лесную опушку с таким видом, будто деревья могли ожить и наброситься на него.
Что же это была за принцесса такая? Никто из особ королевской крови по доброй воле не стал бы пешком бродить по лесам — разве что Белоснежка, но она была в бегах.
— Что ты делаешь? — наконец, не выдержал Румпельштильцхен, пребывая в полном замешательстве.
Красавица остановилась и повернулась к своему пленнику — отблески света, попадавшие через густую листву, падали на её лицо. Глаза искрились от радости, как сапфиры, и она устремила на Румпельштильцхена сияющий взгляд.
— Хочу показать тебе место, в котором я не была с тех пор, как уехала в тот домик, — она игриво усмехнулась. — Только не говори мне, что Тёмный боится леса.
— Вовсе нет, дорогуша, — он спокойно встал напротив, сложив руки. В воздухе заструился сладковатый аромат магии, заставив Белль сморщить нос. А затем она мягко засмеялась — казалось, этот особый смех Белль приберегала только для своего Рума. Он мог даже не трудиться, чтобы вызвать её улыбку… Сбитая с толку некими размышлениями о Руме, которые невольно завертелись в голове, Белль решительно постаралась отогнать их, заменить чем-то более сдержанным и серьёзным.
Спускаясь вниз по тропинке, красавица замурлыкала себе под нос песенку, чтобы отогнать очередные мысли о своём пленнике. Что бы сказала Сара? На пути густо росла трава и молодые побеги, через которые путники перебирались не без труда. Здесь каждый росток был знаком Белль, каждый стебелёк мха.
Румпельштильцхен задумчиво хмурился, идя по узкой тропинке. Госпожа была такой странной. И такой милой. Частично он не мог не согласиться с тем, как ей к лицу эта свобода под раскидистой сенью деревьев. Тёмному казалось, что они вечность шли по прохладному лесу — пока неожиданно не остановились на какой-то мирной полянке.
Солнце косыми лучами проникало в это чудесное место посреди леса, подальше от бурлящей городской жизни. Согревало своим тёплым золотистым светом цветущую землю, не достигая лишь до стволов и корней окружавших поляну деревьев. Журчащий ручеёк хрустальной лентой вился по лесу, и, казалось, отделял солнечную часть поляны от затенённой. Это был уголок изумрудной травы и ярких цветов, не засорённый старыми листьями, разбросанными по всему остальному лесу, и никакие высовывавшиеся из-под земли корни не портили зрелище.
Асфодели смешались с лютиками, склонившими тяжёлые головки к ручью, продолжавшему свой бег к реке; толстые шмели неспешно летали от цветка к цветку, их гудение гармонично вторило шуму воды. Приятный ветерок приносил прохладу и будто бы играл с травой, цветами и пышными кустарниками.
Полянка выглядела умиротворяюще — убежище, где на душе становилось тихо и спокойно, словно ты в полной безопасности.
— Я обычно приходила сюда, когда была маленькой девочкой, — Белль мягко улыбнулась, вспоминая, и казалось, что её лазурно-голубые глаза затуманились. Никто, даже Сара, не знал о её тайном мирке посреди леса.
Здесь Белль уединялась, когда от неё требовали измениться и стать другой. Здесь она сидела, думая о приключениях и желая их. Здесь слёзы Белль лились в лениво журчащий ручеёк, когда её мать умерла.
Полянка среди зарослей, окружённая дубами, клёнами и соснами, была священной для Белль, и сейчас, хотя она и не помышляла об этом, — сейчас она делила это место с Румпельштильцхеном. И впервые, подумав о том, что он стоит сзади, Белль не попыталась отогнать эту мысль. Она спокойно прошла к влажному бережку перед ручьём, опустилась на колени, и её отражение задрожало на кристально чистой поверхности воды. Белль слабо рассмеялась, словно вторя ручейку, сливаясь с ним в одно целое.
— Это место для меня особенное. Так много приключений, о которых я мечтала. Тогда я не называла их этим словом, а теперь вижу, что-то действительно были приключения.
— Часто мы видим истинную суть вещей уже после того, как всё случилось, госпожа, — тихо дополнил её мысль Румпельштильцхен. Биение его сердца коснулось слуха Белль, словно это было обычное человеческое сердце безо всяких признаков тьмы. Еле слышный звук сорвался с губ Румпельштильцхена, когда он быстрым движением устроился у подножия корявого, покореженного молнией дуба. Тёплое дуновение лета овевало обоих путников, зачаровывало их и заставляло задумываться.
Красавица кивнула, с печалью соглашаясь со словами Тёмного:
— Иногда мы даже не знаем, что у нас есть хорошего, хотя всё, что нужно — это посмотреть перед собой.
Покачав головой, словно освобождаясь от меланхоличных мыслей, Белль с искренней улыбкой вернулась обратно к Тёмному и поглядела на него сверху вниз.
— Вот, сэр Румпельштильцхен, это единственное место во всём моём королевстве, где я отдыхаю душой. Наверное, оно и вам подойдёт, когда вы соизволите покидать время от времени ваше тёмное пристанище… Однако мне интересно, откуда ты родом и где раньше жил. Я столько всего слышала, что, честно говоря, не знаю, чему и верить.
— Столько всего? — Он заливисто захихикал. — И что же именно говорят о моём домашнем очаге?
Белль лениво пожала плечами и прислонилась к старому дубу рядом.
— Говорят, что ты живёшь в самых глубоких безднах ада, или что твоё обиталище — это пещера, охраняемая свирепым драконом… А некоторые даже утверждают, что дома у тебя нет, и каждое утро ты просыпаешься в могиле, — она вопросительно изогнула бровь, став ещё ближе. — Так откуда же ты родом?
Кинжал не принуждал Румпельштильцхена отвечать, и в считанные мгновения монстр мог найти любую увёртку, однако… Слабо улыбнувшись, лениво откинувшись назад со скрещёнными на груди руками, он отозвался:
— Я живу в Тёмном Замке, — он сделал движение, будто указывая направление. — Он стоит посреди заснеженных гор, окружённый остроконечными вершинами и скалистыми глубокими ущельями.
— Замок? — Белль расположилась как можно удобнее, не думая о близости к его серо-золотистому чешуйчатому телу. — У тебя есть верные вассалы или крестьяне, обрабатывающие землю?
Он покачал головой, равнодушно глядя на бегущий ручеёк.
— Нет, дорогуша, мне хватает и магии.
— Но хотя бы один слуга в замке должен быть, — недоверчиво настаивала она.
— Нет ни одного, дорогуша, — он лукаво захихикал, махнув руками, острые когти мелькнули в жарком летнем воздухе. Но в голосе просочилось нечто похожее на тоску, и в тёмных глазах мелькнуло то, что Румпельштильцхен умело прятал в глубине своего сердца.
Белль отвернулась, не уверенная, что он хотел бы увидеть жалость в её чертах. Она принялась играть с несколькими свисающими к земле травинками, чтобы не встретиться с Румпельштильцхеном глазами.
— Звучит очень одиноко.
Кто хотел бы провести целые столетия без единой души рядом? Мужчины и женщины, наделённые властью, обычно окружали себя подобострастным людом. Почему Румпельштильцхен поступил иначе?
— Я там редко бывал, — признался монстр, передёрнув плечами. — В основном, я бродил по миру и заключал сделки с отчаявшимися душами.
— Сделки? — Белль с любопытством наклонила голову. Кто бы в здравом уме стал заключать сделки с таким, как он? Конечно, эти люди должны были быть в отчаянии, на грани полного краха.
Румпельштильцхен усмехнулся:
— Я понимаю, что моя репутация мастера сделок звучит для тебя пустым звуком — в этом королевстве я лишь легенда, которой пугают непослушных детей, — он забавно фыркнул, словно гордясь тем, какой он зловещий, — но я имел дело с королями и королевами, заключал сделки как с дворянами, так и с крестьянами и с кем угодно, о ком ты только можешь подумать.
В целом, жизнь была полна впечатлений, несмотря на одиночество — до тех пор, пока Румпельштильцхен не стал рабом Белль. Он мог направиться туда, куда хотел, и делать то, что хотел, назначив правильную цену.
— Ты мне расскажешь о них? — глаза красавицы засветились интересом, приводя монстра в замешательство. — О твоих сделках? — уточнила она.
Он должен был сказать «нет» и перевести разговор на другую тему, но обнаружил, что улыбается её любопытству. Никогда раньше, на протяжении всей долгой жизни Тёмного, не было никого, кто бы хотел знать о нём побольше. Никого не интересовали его затеи — только бы завершить дело с Тёмным, и пусть дальше уползает в свою мерзкую нору или откуда он там появился.
— Одна пара хотела, чтобы их гусыня откладывала золотые яйца… — неуверенно начал Румпельштильцхен, в то время как его госпожа вся обратилась во внимание.
День только начинал клониться к вечеру, когда Румпельштильцхен проснулся от лёгкой щекотки. Перед глазами Тёмного затрепетали прозрачные, с цветными пятнышками, крылышки любопытной стрекозы. Выдохнув и тем согнав насекомое со своего носа, Румпельштильцхен окончательно пробудился.
Проведя пальцами сквозь спутанные кудри, он постарался припомнить, где находится. В ушах раздавалось журчание ручейка, который будто бы рассказывал свои секреты. Сверчки и лягушки только начинали свою симфонию вечерних звуков, и всё это вносило в душу Тёмного умиротворение, какого он не ощущал столетиями. В кои-то веки у него было спокойно и хорошо на душе.
Позабыв, как он вообще появился в этом тихом уголке, с мягкой улыбкой на губах, Румпельштильцхен опустил глаза… и почти с ужасом увидел перед собой женщину.
Голова Белль, лежавшей на мягкой, как ковёр, траве, покоилась на коленях у Тёмного. Похоже, весь день она проспала и теперь, глубоко дыша во сне, выглядела такой же довольной, как сам Румпельштильцхен несколькими мгновениями раньше.
Он с беспокойством задумался — неужели летняя жара так легко убаюкала их обоих? Перебрал в памяти недавние воспоминания. Последним, что он вспомнил, была история старика, хотевшего славы, а потом Румпельштильцхена стало клонить в сон… голова Белль очутилась на его костлявом плече, а теперь спокойно лежала у него на коленях.
Миг он боролся с желанием вскочить и кинуться в воду, чтобы смыть это ощущение прочь; запах Белль проникал в ноздри и зажигал внутри потаённые желания. Кровь стучала в ушах, сердце прыгало в груди, словно перепуганная лань. Но нет… если он попытается хотя бы уползти, это немедленно разбудит Белль. А тревожить её Румпельштильцхен не хотел — пусть ни за что бы этого не признал.
Успокаивая себя, он постарался расслабиться, как мог и утихомирить бешено колотящееся сердце. Уставившись на Белль сверху вниз, Румпельштильцхен ничего не мог поделать с собой — он купался в её красоте, как цветы в сиянии летнего солнца, чьи лучи теперь прятались в её шелковистых каштановых волосах, будто бы привлечённые их великолепием. Она так мирно спала на коленях у Тёмного, таким ублаготворённым выглядело её белое лицо… таким красивым.
Было сладко и в то же время горько смотреть на неё, но взгляд Румпельштильцхена всё равно скользил по телу Белль, словно впитывая её красоту. Он жадно угадывал, что где-то под складками платья находится его кинжал, но даже если бы Тёмный решил потянуться к извилистому клинку, даже если бы нашёл в себе силы на это, тот немедленно предупредил бы Белль об этом намерении, разбудив и защитив тем самым от Тёмного.
Он знал, что его долг — разбудить Белль через какое-то время, но до тех пор…
Медленно, словно ползущая улитка, чешуйчатая рука Тёмного коснулась отливающих медью локонов. Он так нежно и невесомо касался густых волос Белль, как если бы боялся неосторожным движением причинить ей неудобство.
Даже от таких лёгких прикосновений его рука дрожала… сколько времени прошло с тех пор, как он дотрагивался до кого-либо? Как давно он вообще этого хотел? С тех пор, как Румпельштильцхен выпустил руку своего сына, и тот упал в портал, — с тех самых пор он не касался чужой кожи. Зачарованный моментом, монстр сейчас походил на измученного жаждой человека, который добрался до ручья. По спине пробежали мурашки, когда он осмелился лёгким движением пальцев убрать непослушную каштановую прядь с щеки Белль. Румпельштильцхен знал, что она терпеть не может, когда волосы лезут ей в лицо.
Мягко коснувшись Белль, Румпельштильцхен не мог не отметить едва заметную улыбку, скользнувшую по её губам — словно она видела какой-то приятный сон. В один короткий миг обострённый, как у зверя, слух Тёмного уловил смешок, исходивший из её горла.
Неизвестно почему, монстра охватили одновременно восторг и ужас. При одной мысли о том, что улыбка могла быть адресована ему, сердце забилось сильнее в тощей груди. Однако бурная радость тут же стихла, как будто чьи-то тёмные когти впились в его счастье и сбросили в трясину.
Мысленно он проклял себя за глупые нежности, которые должны были давно умереть вместе с тем, прежним Румпельштильцхеном. Что он себе вообразил? Что ему, чудовищу, предназначается эта улыбка… что Белль может чувствовать себя хорошо и быть счастливой в его присутствии? Да она просто не помыслит о таком.
На несколько часов он позволил себе быть беззаботным, как какой-нибудь глупец!
Теперь, собравшись с мыслями и чувствами, Румпельштильцхен снова стал хитрым и хладнокровным Тёмным. Никаких глупостей, надо сосредоточиться на своих планах по обретению свободы. Хмурясь, он с ненавистью ругал себя последними словами: его госпожа, должно быть, видит во сне Гастона или более счастливые времена своей жизни, но уж никак не чудовищного раба.
— Госпожа, — он слегка ткнул её в плечо с явной решимостью окончательно развеять нежные мысли, смущавшие его чёрное сердце.
Ресницы Белль затрепетали, она пробуждалась от своего сна. Казалось, миг она была в замешательстве, прежде чем осознала, где находится, и монстр почти улыбнулся, глядя, как она встаёт. Удивление Белль заставило его забыть о своих тревожных думах.
Стоя перед ним, Белль отряхнула своё голубое платье от листьев и прилипших кусочков земли.
— И как долго мы… — Сузив глаза, Белль вгляделась в небо, пытаясь угадать, какое сейчас время.
— Несколько часов, — скучающе уронил Румпельштильцхен — будто сам не проспал всё это время. — Не мог оставить тебя одну, госпожа, без твоего позволения.
— Извини, — виновато отозвалась Белль; она заморгала, окончательно прогоняя сон. — Ты не мог бы перенести нас во дворец?
— Разумеется, мог бы, — он низко поклонился, и обоих окутал сиреневый туман.
В глубине души Тёмный был доволен тем, что Белль тут же решила покинуть этот мирный уголок, где он не мог избавиться от смущающих и даже внушающих ужас мыслей. Чем раньше Румпельштильцхен окажется в своём логове, тем раньше он сможет перестать думать о Белль и возобновить работу над своим великим планом.
Белль неспешной походкой брела по коридорам, освещённым факелами, погружённая в свои мысли. С каждым медленным шагом в её мозгу всплывали новые и новые воспоминания о времени, проведённом на поляне у ручья. В этих мыслях самих по себе не было ничего ужасного, но о ком они были… Белль остановилась. Весь её тогдашний сон был о Руме.
Она видела в его в том самом Тёмном Замке, за прялкой или перебирающим какие-то свои запасы. И во всех этих картинках не было ничего кошмарного — наоборот, Белль не хотелось просыпаться.
Но почему она видела во сне только его? Белль задумалась, входя в свою спальню. Почему эти видения были так приятны ей, а не заставляли цепенеть от страха? Чуть слышно напевая себе под нос, Белль улыбнулась, продолжая думать о Руме. Один раз ей пригрезилось, как он стоял рядом с ней в библиотеке и нежно гладил по щеке. Никакого отвращения или даже удивления его пальцы, скользящие по её лицу, у неё не вызвали. Скорее это было чудесно, вызывало томление внутри… хотелось, чтобы Рум что-то сделал ещё, а теперь она могла лишь думать и думать о нём, благо воображение так и бурлило.
— А вы в хорошем настроении, леди, я так погляжу, — Сара, находившаяся в спальне Белль, испустила довольный смешок. Складывая сорочку Белль, служанка улыбнулась своей хозяйке.
Несколько часов назад она чуть не отправилась искать Белль, которую оставила наедине с романами и приключенческими книгами — вдруг гонец не передал ей послание? Сара по-свойски подмигнула мечтательно напевающей себе под нос девушке:
— Судя по тому, что вы парите в облаках, вы всё-таки прочитали письмо Гастона. Гонцу было велено передать его в библиотеку, — казалось, Сара вот-вот захихикает, как юная девица. — Гастон постоянно думает о вас, леди.
Белль моргнула, словно стряхивая с себя недавние чары, и спускаясь на землю под влиянием слов Сары. Гастон прислал письмо? Если и так, то, наверное, писал скверными чернилами и своим обычным неразборчивым почерком.
Она нерешительно улыбнулась, отгоняя прочь мысли, которые её обуревали:
— Гастон… конечно. Пойду-ка я перечитаю его письмо…
Сара вскинула голову и украдкой улыбнулась, глядя, как её подопечная снова удалилась в свою любимую библиотеку.
— Так и знала, что рано или поздно она поддастся очарованию этого милого мальчика. Это было суждено, — Сара удовлетворённо хихикнула. За всё время, что она провела среди знати и придворных льстецов, Сара многое узнала о человеческих эмоциях и любовных чувствах. То, как Белль вошла, как она напевала… всё её поведение выдавало её с головой.
Сара Поттс легко распознавала влюблённых женщин.
Переводчик: Askramandora
Оригинальный текст: www.fanfiction.net/s/8986703/1/By-a-Dagger-Boun...
Категория: гет, джен
Жанр: романтика, ангст, драма, AU
Рейтинг: R
Персонажи: Румпельштильцхен/Белль, ОЖП, сэр Гастон, король Морис и другие
Предупреждение: ОЖП, смерть персонажа
Размер: макси (130,870 слов)
Статус: перевод в процессе, сам фанфик завершённый
Саммари: идёт война с ограми, и принцессу Белль отослали в безопасное место её отец и наречённый. Едва ли Белль этим довольна, поскольку она всегда стремилась к приключениям и ищет возможность спасти свой народ — а в итоге происходит так, что принцесса натыкается на таинственный кинжал. И едва ли Румпельштильцхен доволен, что нежданно-негаданно оказался рабом очаровательной голубоглазой девушки. Пока он планирует освободиться, сумеет ли красавица укротить чудовище?
Публикация на других ресурсах: запрещена
Глава 8. Те, у кого дурные намерения
Глава 8. Те, у кого дурные намерения
— Моя повелительница, прибыли вести из осаждённого королевства Мориса, — почтительно доложил закованный в чёрные доспехи стражник, войдя в мраморную, сверкавшую золотом тронную залу Её Величества Регины, вдовы короля Леопольда и мачехи предательницы — принцессы Белоснежки.
Регина скучала на чёрном, как обсидиан, ониксовом троне, похожая на хитрую, ленивую кошку, поджидающую мышь, чтобы стремительным прыжком кинуться на неё и разорвать когтями. Блестящий чёрный трон контрастировал по цвету со спокойной белизной залы, где повсюду высились колонны, а от мрамора всегда было светло, будто в летний день.
Блестящее сине-зелёное платье облегало фигуру королевы, соблазнительно обрисовывая идеально красивые формы. Многие считали Регину прекраснейшей женщиной этих земель, и в самом деле, она могла гордиться белизной своего лица и удивительными глазами. Но её привлекательность таила за собой злобу и тёмную душу.
Сделав ленивый жест рукой, будто отгоняя любопытную муху, Регина ухмыльнулась, не в силах сдержать лукавое веселье.
— Подойди поближе. Вестей от этой обрюзгшей жабы я ждала неделями.
Доспехи забряцали, когда человек шагнул ближе, перевязь меча слегка постукивала его по бедру во время ходьбы. Как подобает, воин встал на колено на верхней ступеньке у подножия трона и протянул королеве аккуратно сложенное поверх овального серебряного блюда послание. К письму, надёжно закрытому кружком из голубого воска, написанному на пожелтевшем, чуть потрёпанном листе пергамента, приложил свою печать король Морис — золотая монета, окружённая морем. Уже взглянув на истрёпанное, покрытое пятнами послание, Регина могла понять, что королевство находится в затруднительном положении.
— В последний раз, когда я получала вести из этого ничтожного королевствишка, ему грозила гибель, — сказав это так, словно не обращалась ни к кому конкретно, Регина скучающе вздохнула. Её не переставали раздражать люди, просившие о помощи, милости и подачках.
Морис строчил длинные письма, на которых оставались следы то ли от пота, то ли от слёз, расписывал жестокости, которые творили огры, и выпрашивал помощь у могущественного соседа. Обещал отплатить золотом и присягнуть на верность, и даже предлагал свою дочь во фрейлины Регине, если та пришлёт достаточно войск, чтобы отбиться от огров.
Разумеется, ни одно из его прошений не дало результатов и не пробудило у королевы и малой доли милосердия. Но, когда становилось скучно и нечего делать, можно было развлечь себя чтением писем Мориса.
Пухлые алые губы Регины искривились в недоброй улыбке. Злой смешок в предвкушении очередного развлечения сорвался с её губ, когда она изящным жестом забрала послание — будто сладкое лакомство.
Одним движением запястья Регина вскрыла письмо.
— Опять просят помощи? Я думала, из моего последнего письма, отосланного с ястребом, понятно, что я просто ничего не могу сделать.
Слова притворной заботы вызвали смешки у вооружённых стражников, окружавших свою королеву. Порочные, полностью преданные своей лукавой правительнице, они знали правду: у Регины было более, чем достаточно войск, чтобы отразить нашествие огров, но она предпочла, чтобы города горели, а люди умирали от чахотки посреди разрухи.
Конечно, если даже королевство Мориса каким-то чудом держалось, то это послание, как предположила ведьма, всё же окажется последним перед тем, как королевство будет взято, а люди порабощены. Может, именно сейчас, пока она разворачивала письмо и разбирала слова, написанные чернилами, — именно сейчас самое сердце страны уже превращено в развалины.
В конце концов, Регина дала ограм слишком много золота, чтобы они не справились с такой простой задачей, как очистить соседние земли от всей этой жалкой черни. Правда, королевство оказало отчаянное сопротивление, но мощь огров была слишком велика, и со временем и истощением ресурсов народу Мориса должен был прийти конец.
После того, как нелепые городишки лежали бы в руинах, а их обитатели оказались порабощены, Регина незамедлительно могла бы прибрать к рукам соседние земли, расширив тем самым свои, и заново всё отстроить, как она посчитает нужным.
Её покойный супруг, Леопольд, был до отвращения справедливым правителем: он никогда не трогал чужие земли и помогал тем соседям, кто был в беде. При мысли о подобном идеализме Регина могла лишь презрительно усмехнуться. Она-то постепенно завоёвывала всё, что могла, и что за беда, если для этого понадобится уничтожить несколько графств или вотчин…
По мере чтения письма злобный восторг королевы начал сменяться удивлением, а затем полнейшим недоверием. Глаза Регины расширились, из них исчезло выражение недоброго ликования; она резко села на свой жёсткий каменный трон, будто её ударили. Ведьма стиснула письмо обеими руками так, будто оно вдруг превратилось в тяжёлую ношу. Всё ещё не веря, она пробормотала вслух несколько фраз, как если бы это могло пробудить её от сна:
— Королевство спасено… огры уничтожены… невиданное чудовище… нет необходимости в войсках?
Яростный вопль разнёсся по всей тронной зале. Стражники беспокойно вздрогнули, неуверенно посмотрели на свою королеву. Слуги, занимавшиеся уборкой, замерли, как мыши, боясь двинуться с места. Королева была расстроена и зла, а это значило, что в любой момент она может принести чью-нибудь жизнь в жертву своей ярости.
Ведьма скомкала послание, из её гнева родилась магия, и язычки пламени, сорвавшиеся с пальцев, вмиг превратили пергамент в дымящуюся кучку пепла, потёк расплавившийся воск.
— Как это возможно?! — неистовствовала Регина, скривив губы, рассыпав по полу ненужную кучку пепла, и топнула ногой, словно злой ребёнок. Её трясущиеся руки сжались в кулаки, когда королева встала.
— Огры никогда не подводили меня прежде, их не могла разбить в пух и прах кучка ничтожных людишек из убогой вотчины!
Они не могли разгромить огров, как похвалялись — да они даже выжить не должны были! Победа над ограми была буквально невозможной, они справлялись с закалёнными в боях армиями, не говоря о каких-то фермерах и пекарях, вынужденных схватиться за вилы и старое оружие! Они не могли победить без нежданного поворота судьбы, или же это чудо, или… магия.
Сверкающий взгляд Регины переместился на стражника, всё ещё стоявшего на коленях у подножия трона. Закованный в чёрные доспехи, стражник дрожал под своим ниспадающим на пол плащом из волчьего меха, всё ещё держа на руках протянутое серебряное блюдо, не решаясь пошевелиться, чтобы повелительница не вздумала сорвать на нём, своём подданном, гнев.
— Что ты всё стоишь на коленях, дурак! — взревела Регина, в её глазах вспыхнул нечестивый огонь.
С рычанием ведьма выдернула блюдо из хватки стражника, перепуганный рыцарь отшатнулся и с грохотом свалился вниз, тяжело приземлился, зазвенев доспехами. Не смея застонать или даже пошевелиться, он лежал на спине, как черепаха, ожидая, пока разъярённая королева вынесет ему свой приговор.
Подобная гарпии, Регина указала на высокую алебастровую дверь пальцем, который трясся, будто она была в лихорадке:
— Если не хочешь превратиться в тритона, приведи мне Шляпника, Джефферсона, больше всего я сейчас нуждаюсь в его услугах!
Она с отвращением скривила свои пухлые губы, наблюдая, как стражник жалко захромал прочь, благодарный уже потому, что остался жив. Фыркнув, Регина вернулась на трон и выбросила этого глупца из головы.
Подперев рукой подбородок, королева задумалась, пока всё во дворце вновь пошло своим чередом. Вспышка ярости потухла, осталась лишь холодная ненависть.
Получив столь ошеломляющие новости, ведьма могла бы отправиться в королевство Мориса, чтобы самолично выяснить, что же там случилось. Но это было бы неприличием с её стороны, учитывая то обстоятельство, что люди едва сумели выстоять. Она прекраснейшая и богатейшая королева всех окрестных земель, а не зевака, который с глупым видом таращится на что-то невиданное!
Этим делом мог бы заняться Джефферсон. Шляпнику было чуждо понятие приличий или щепетильность; Регине не подобало крутиться в Морисовом королевстве, разузнавая правду, а вот Джефферсон на это вполне сгодится. Нанятый ею галантерейщик сможет пойти туда, куда нужно, и выяснить всё, что можно, о чуде и о странном чудовище, которое, как гласило сожжённое письмо, уничтожило всё племя огров.
***
— Что это за трава? — с любопытством спросила Белль, потрогав жёсткое на ощупь, корявое растение, напоминавшее руки старца, который тяжело работал всю свою жизнь.
Слегка раздражённый, Румпельштильцхен вздохнул, разворачиваясь к ней от чугунного котла, в котором что-то булькало. Чешуйчатая кожа Румпельштильцхена блестела, как полированная, и в свете огня, на котором стоял котёл, её оттенок менялся от агрессивно-красного до мягкого розового.
— Узлистый корень, дорогуша.
Вновь обратив внимание на кипящее варево, монстр аккуратно уронил туда слёзы фей. Красные капельки редкой жидкости с шипением смешались с остальным зельем, очевидно, предназначенным для каких-то недобрых целей. Торжествующе заулыбавшись тому, как всё пошло по маслу, Румпельштильцхен достал маленький чёрный кошелёк и объяснил дальше:
— В своём нынешнем состоянии этот корень ядовит и убил бы тебя меньше чем за минуту… но для того, чтобы сбалансировать зелье, он просто необходим, а для составления мощных эликсиров и вовсе бесценен.
Белль пришла в замешательство, услышав о столь зловещей природе невинных на вид растений, и отдёрнула руку так, будто яд был гораздо мощнее, чем объявил Румпельштильцхен.
— Зачем ты делаешь зелья, Рум? — спросила она вдруг. Отступив от смертельного растения, красавица сморщила нос — что бы там ни варил в своём котле Румпельштильцхен, запах был неприятный.
Конечно, любой, кто варил зелья, позеленел бы от зависти, увидев обширную коллекцию Румпельштильцхена, но Белль не могла понять, зачем всё это существу, обладавшему таким могуществом.
Тёмный пожал плечами, не поворачиваясь к ней, и высыпал в зелье крупные зёрна кристаллического порошка.
— Я торгую всем этим, — и с циничным смешком прибавил, — и видел, например, как воины убивают друг друга за зелье здоровья, когда остаётся день до битвы.
Белль вздрогнула скорее от жестокости, с которой прозвучали эти слова, нежели оттого, что ей представилось. И глянула на своё искажённое отражение на поверхности зелья, отливавшего яшмой.
— Но зачем варить зелья? Твоя магия столь же эффективна, даже больше.
Румпельштильцхен снова вздохнул, его плечо резко опустилось, и он спросил тихо, стараясь скрыть раздражение:
— Сегодня у меня выходной или у тебя день допросов?
На самом деле, монстр вовсе не возражал против её компании, но госпожа была слишком уж любопытна. Ей хотелось знать всё о каждом растении, о действии всех зелий. Иногда Белль пыталась вызнать у Румпельштильцхена о его жизни, но от таких расспросов он бежал, как от чумы.
Конечно, даже тогда, когда Белль проявляла чрезмерное любопытство, затрагивая темы, о которых Румпельштильцхен предпочёл бы умолчать, он был благодарен ей за то, что, по крайней мере, она оставляла ему время для своих занятий. Он мог свободно экспериментировать с зельями, пусть Белль большую часть времени и проводила в подземельях, рядом.
Хотя королевство быстро отстраивали благодаря магической мощи Румпельштильцхена и работе людей, которым щедро платили золотом, Белль никогда не забывала, что даже Тёмному нужен отдых. Она часто давала ему выходные, которые он мог провести в своём логове или выбравшись в город;, но вне города Тёмному ходить не разрешалось, чтобы он не мог хитростью заманить кого-то себе в услужение.
— Ты прав. Извини, — кротко ответила Белль, обуздывая своё ненасытное любопытство. — Я, наверное, и так уже давно тебе надоела. Мне уйти?
Тут же зелёные клубы тумана окутали котёл, сползли с боков и начали стелиться по холодному каменному полу.
Тёмный раздражённо хмурился на исходящий магическими испарениями котёл, как будто в итоге получилось не то, что он хотел. Бормоча проклятья, которые Белль не могла разобрать, он задумчиво уставился на зелёный туман и со значением постучал себя пальцем по подбородку.
— Да, наверное, тебе лучше уйти. С моим зельем что-то не так, — он натянуто улыбнулся. — Совсем ни к чему, чтобы побочный эффект отразился на тебе. Экспериментальные зелья могут быть весьма непредсказуемыми.
Белль с опаской поглядела на котёл, извергавший зелёные клубы тумана, который уплотнялся и подбирался ближе, так что Белль пришлось отпрянуть. Казалось, что густой, шевелящийся туман движется по своей собственной воле.
— Приду к обеду, — Белль постаралась изобразить непринуждённость и удалилась с той поспешностью, которую могла себе позволить, не теряя достоинства. Она не хотела показать Тёмному свой испуг, доставить ему этим удовольствие.
Когда дверь захлопнулась, Тёмный, наконец, смог зарычать от ярости. Сложив руки, одним жестом он удалил зелье из котла. Подумать только — годами торгуя зельями, так и не суметь составить эликсир истинной любви!
Разумеется, даже если бы Румпельштильцхен сумел его сварить, он вынужден был бы выплеснуть весь котёл и придумать какой-нибудь предлог, чтобы выставить Белль. В те мгновения, когда, как думал Румпельштильцхен, кристаллы порошка смешались со слезами фей, — в те мгновения он уже знал, что они в подземелье не одни.
На его губах появилась хищная усмешка. Нельзя было оставлять здесь госпожу, пока незваный гость рыщет во мраке, сверкая безумными глазами.
Тёмный отвернулся к столу, принялся искать ингредиенты, чтобы заново начать варить эликсир, и как бы невзначай бросил в темноту позади:
— Что я могу для тебя сделать, Джефферсон, в этот прекрасный день?
В его расслабленном голосе не было и намёка на удивление.
Шляпник вышел из обступавшей его со всех стороны тьмы с такой неспешностью, будто покидал свой дом. Широкая, как у Чеширского кота, улыбка изогнула его губы, он повертел на одном пальце свой изношенный цилиндр.
— Регина послала меня, чтобы выяснить, почему это королевство ещё не превратилось в груду дымящихся развалин, — пояснил он так безразлично, словно вся ситуация казалась ему ужасно скучной. Шляпник не был столь щепетилен, чтобы хранить в тайне свои поручения.
Хотя он часто работал на королеву, Румпельштильцхен платил гораздо больше, с ним у Шляпника было больше общего, чем с Региной, и рассказы о том, что замышляет Регина, входили в уговор с Тёмным.
Бродя по подземелью, Шляпник преисполнился некоторого замешательства. Он с любопытством приподнял бровь, увидев, что чудесная прялка и зелья Тёмного теперь почему-то располагаются в этом грязном месте, как будто тот собирался сделать его своим новым домом.
— Ты знаешь, что обычно я всегда говорю о делах, Румпель… но почему ты вдруг собрал вещи и переехал сюда из Тёмного Замка?
Он бросил взгляд на монстра, что-то искавшего среди колбочек. Тот ответил лукавым смешком:
— Всего лишь сменил обстановку, дорогуша!
Как правило, этим нездоровым весельем Румпельштильцхен маскировал предупреждение, готовое перейти в угрозу: мол, не вынюхивай дальше, а то хуже будет. Те, кто знал Тёмного, могли это понять и мудро избежать неприятностей.
Галантерейщик беззаботно передёрнул плечами, словно пропуская предупреждение мимо ушей.
— А что это было за хорошенькое создание? — Умело сменив тему, Шляпник подобрался поближе к колесу прялки. Очередная улыбка скользнула по его лицу, когда он оглянулся на дверь. — Новая ученица? Служанка? Или у вас появился новый друг?
Опустив глаза на ядовитый ингредиент для зелья в своей руке, монстр постарался ничем не показать свои чувства, пусть он и стоял спиной к Джефферсону. Чёрные когти с такой силой вонзились в узлистый корень, что тот затрещал.
Дикое желание защитить Белль поднялось в Румпельштильцхене – и, возможно, оно было продиктовано чем-то большим, чем он думал. Конечно, он ни в коем случае не хотел, чтобы Джефферсон узнал о кинжале, но дело было не только в этом. Шляпник говорил о Белль так, будто это была очередная шлюха из таверны, и чёрная кровь Румпельштильцхена закипела в жилах. Да, Белль была красива, но слова небрежного восхищения из уст Джефферсона прозвучали как оскорбление — и наполнили Румпельштильцхена такой яростью, какую он давно не испытывал.
— Её имя Белль, — Румпельштильцхену пришлось приложить усилие, чтобы не прошипеть эти слова сквозь стиснутые зубы. — Она принцесса этого королевства.
Шляпник был бы заинтригован ещё больше, если бы Румпельштильцхен решил утаить эту информацию. Теперь, чтобы всё опять выглядело, как прежде, некоей игрой, следовало как можно быстрее выставить Шляпника, не пробудив при этом лишних подозрений.
Джефферсон кивнул и радостно захлопал в ладоши:
— Всё очень мило и хорошо, я был рад видеть тебя, Румпель, и уверен, что твоя золотая нить мне пригодится!
— О, — Тёмный развернулся к нему. Нахальство безумного Шляпника больше позабавило его, чем разозлило. — Никто не ворует у меня, дорогуша, даже ты.
— Это не воровство, — Шляпник засмеялся, будто услышал какую-то нелепицу. Он жадно смотал мерцающую нить с катушки. — Будем считать, что ты заплатил мне за то, что я не скажу Регине о твоём местонахождении здесь. У всего есть цена, Румпель, ты же помнишь.
Тёмный скрестил руки, но не сделал ни одного движения, чтобы остановить Шляпника.
— Мне было бы проще убить тебя на месте, Джефферсон, — сухо заметил он.
Шляпник выпрямился, но был невозмутим. Золотые нити, как гирлянда, беспорядочно свисали с его руки.
— Но я ведь до сих пор тебе полезен, — он плутовато подмигнул Румпельштильцхену. — Иначе ты давно бы от меня избавился.
Молчание подтвердило его правоту. Джефферсон действительно был нужен Румпельштильцхену — пусть и позже, гораздо позже.
Пожав плечами, Джефферсон опустил золото в карман своего потрёпанного сюртука. Ухмыльнулся и шутливо заговорил:
— Брось, Румпель, ты достаточно богат для того, чтобы потратить немного нити на моё молчание и невмешательство в твои планы, — тихо смеясь, он оглянулся на дверь. — Конечно, если не считать разговоров об этой симпатичной цыпочке, которая только что вышла. Надеюсь, с ней-то ты играешь по-честному, Румпель. По крайней мере, я…
При этих словах Тёмный нанёс удар — как змея бросается на человека. С его пальцев будто сорвались тёмно-красные молнийки, зловещий сиреневый дым густыми щупальцами обвился вокруг Шляпника, зажав в жестокой хватке, чуть не ломая ему рёбра. Шляпник изумлённо вскрикнул, когда Тёмный швырнул его о высившийся на полу, остроконечный конусовидный сталагмит, который затрещал от удара.
Звериное рычание сорвалось с искривлённых губ Румпельштильцхена. Глаза его горели от гнева, как угли. Доселе неведомый гнев, овладевший Тёмным, заставлял кровь в его венах бурлить, как кипяток. Румпельштильцхен был слишком разгневан, чтобы осознавать, что его действия вызовут у Джефферсона куда большие подозрения, чем раньше. Хотелось только бить, причинять боль… чтобы защитить другую.
— Ты не посмеешь даже приблизиться к ней! Для тебя есть шлюхи из таверны, которые будут исполнять твои желания, но эту женщину оставь в покое! — рычащий голос Тёмного был подобен грому.
Сказав это, он ослабил действие магии, от которой теперь остался только дым. Шляпник мешком свалился на камень; Тёмный неотрывно смотрел ему в глаза, в то время как Шляпник с трудом поднялся на ноги, прижимая к себе руку, изогнутую под неестественным углом.
Румпельштильцхен указал когтем в темноту:
— Убирайся, Джефферсон, и если я узнаю, что ты наболтал что-то Регине… полезен ты мне или нет, я запихну твою шляпу тебе в глотку!
— Конечно, Румпель, — шипя от боли, Джефферсон отступил в темноту. Он слабо улыбнулся, с трудом сдержав вскрик. — Был рад повидаться, — он поклонился, как смог, прежде чем исчезнуть. — До встречи.
Едва убедившись, что создатель порталов в другие миры ушёл, монстр грязно выругался. Новая неприятность! Разъярённый, Румпельштильцхен пнул пустой котёл, отчего тот качнулся набок.
Румпельштильцхен в сердцах запустил пальцы в свои спутанные волосы и принялся мерить шагами подземелье. Меньше всего на свете ему нужно было, чтобы Регина узнала, что он находится здесь, а ещё меньше — чтобы выяснила, почему.
Пока что Джефферсон не знал о кинжале или подчинении, связанном с ним; однако малейший промах — и всем планам конец. Ни Джефферсон, ни Регина не пренебрегли бы возможностью получить кинжал в свои руки.
Однако, к своему изумлению, Тёмный осознал — сейчас не это беспокоило его больше всего. Хотя одна мысль о том, что Джефферсон узнает о кинжале, приводила в ужас, Тёмный был ещё сильнее встревожен тем, что тот хоть на миг подумал о том, чтобы положить глаз на Белль. И Румпельштильцхен набросился на него, как бешеный пёс на раненого барашка, хотя доселе пытался оставаться спокойным и равнодушным.
Почему же он так кинулся защищать Белль? Из-за того, что правда о кинжале не должна выплыть наружу, или… тут замешано ещё и что-то другое?
***
— Казна пустая, у людей нет еды, крестьяне по ночам сбегают от господ! — угрюмо бормотал Гастон. Он ходил туда-сюда, как тигр по клетке, по обширной зале своего родового поместья.
Пламя в очаге горело слишком слабо, чтобы осветить комнату, но и этого хватило бы, чтобы разглядеть довольно жуткое зрелище. Головы животных на стенах и чучела зверей в углах, навсегда застывшие со своими острыми когтями и выражением гнева и неистовства на мордах. Обычно Гастон сиживал в своей любимой комнате в хорошем настроении, прихлёбывал эль и хватал служанок за разные места, но сегодня он был мрачен, думая о повальном бегстве крестьян с его земель.
Гастон снова повторил свою фразу, и следом с его губ слетело проклятье. Вся упорядоченная жизнь в его землях полетела к чёрту, так же как последний доклад писца, валявшийся у ног, свидетельствовал о плачевном денежном состоянии.
После войны бедственное положение только усугубилось. После «случайной» смерти отца, когда наследство перешло к Гастону, дела пошли заметно хуже, а потом война довершила всё это.
Гастон уже собирался заключить сделку с ограми — заплатить им дань, чтобы они пощадили его земли, и взамен этого открыть им путь в королевство, — как монстр принцессы Белль появился и спас всех от гибели.
После того, как это случилось, Гастон всё ещё был обязан жениться на принцессе разорённого королевства. До сих пор это совсем не радовало, но теперь положение изменилось: чудовище, чьей хозяйкой была Белль, обладало удивительным могуществом. Гастона не интересовала умница Белль, но она стала ключом не только к высокому положению, но и к богатству. Ведь она могла получить, что угодно, при помощи своего монстра! Однако же…
Схватив пенящуюся кружку, рыцарь выпил добрый глоток горького эля. Отшвырнул её прямо в огонь, и, как тот запылал сильнее, на губах Гастона появилась холодная улыбка. Однако же, Белль оказалась глупой — она была добра и нежна к своему монстру, она просила, а не приказывала.
Чтобы заставить чудовище работать по-настоящему, нужно было убедить Белль в своей абсолютной правоте. Очаровать её так, чтобы она по доброй воле заставила чудовище совершать чудеса, а затем… затем у неё и у самой открылись бы глаза. Белль поняла бы, как надо обращаться с этим монстром.
Женщины — глупые создания. Гастону было достаточно несколько раз улыбнуться любой, чтобы она пала к его ногам. Он видел женщин, которые просили его любви и навеки вручали ему свои сердца. С чего бы Белль быть иной?
На просто вежливое поведение и выжидание уже не было времени. Пусть их брак — давно решённое дело, но Гастон никогда не старался по-настоящему завоевать Белль, уверенный, что она и так ему достанется. Теперь же, с хитрой улыбкой размышлял Гастон, пора стать обходительным кавалером и постепенно склонить принцессу на свою сторону, чтобы она думала так же, как и он.
Гастон грубовато рассмеялся и громко потребовал ещё кружку эля, чтобы отметить свой новый план. Вошла симпатичная девушка-служанка, с которой он любил поразвлечься; у неё был чувственный взгляд, хоть и лишённый какой-либо глубины. Похотливо подавшись навстречу женщине, готовый сгрести её в объятия, Гастон подумал, что в ближайшее время начнёт осуществлять свои планы. Он очарует Белль, а взамен получит власть над Тёмным.
Глава 9. Узнавая тебя
Глава 9. Узнавая тебя
Стояла чудесная погода, и цветущая весна плавно перетекла в лето, а госпожа и её раб всё трудились на благо лишённого своих посевов королевства. Народ не должен был знать нужды.
Белль никогда не получала удовольствия, отдавая приказы Руму, но, когда она это делала, выгода предназначалась не ей одной. Одно слово госпожи, и целые кварталы города очищались от камней, останков сгоревших домов и прочего мусора, и могли быть отстроены заново. Один взмах руки, и серые каменные стены, окружавшие город, восстанавливались сами по себе; огромные валуны, образовавшие вмятины в земле, люди еле-еле смогли бы вытащить при помощи лопат, а Тёмному это было так же просто, как детишкам для забавы бросать камушки в расходящуюся кругами воду.
Исцеление было бесплатным, однако немногие решались пойти на то, чтобы их вылечили таким жутким волшебством. Люди могли бы стать абсолютно здоровыми, но предпочитали, чтобы всё прошло со временем — лишь бы с ужасом не смотреть, как сиреневые клубы густого тумана окутывают их тела. Магия Тёмного страшила больше физических страданий.
Немногие из горожан и раненых солдат, кто с трепетом согласился быть исцелённым, были благодарны за восстановленные конечности и затянувшиеся без следа раны, но только Белль, хозяйке Румпельштильцхена, и никогда — самому монстру, владевшему столь пугающим искусством врачевания.
В те дни, когда Белль не прибегала к магии Румпельштильцхена, они спокойно проводили время в его тёмном, мрачном логове. Недели незаметно проходили с тех пор, как Белль узнавала про новые и новые зелья и скрашивала одиночество Румпельштильцхена — а такой роскоши он не знал с тех пор, как его Бэя затянуло в портал.
Он думал, что алчные дворяне, которые часто с завистью смотрели ей в спину, — ей, умудрившейся завладеть таким могуществом, — испортят Белль. Однако госпожа была неизменно добра к своему рабу. И его никогда не переставало удивлять, как она находила то доброе слово, то уместный мягкий смех.
Редко случалось, чтобы они ужинали раздельно, и, хотя Тёмный никогда бы не признался себе, что рад видеть хозяйку, он наслаждался её компанией. Временами, казалось, её забавляло то, как он ел — будто бы с целью вызвать у неё отвращение.
Пожалуй, в глубине своего чёрного сердца, по ночам, когда даже крысы не шныряли по своим делам, он осмеливался мечтать, чтобы госпожа увидела в нём скорее друга, чем раба. Но… конечно же, на самом деле, ей это и в голову не придёт.
***
— Добрый вечер, Рум, — мило поздоровалась Белль, спускаясь вниз по каменным ступенькам в его логово.
Бесстрашно вступив во владения ужасного Тёмного мага, Белль широко ему улыбнулась. И гордо отметила про себя, что уже давно не испытывает ни малейшего страха в его присутствии. Высоко подняв голову, она с удовольствием грелась в свете, который исходил от склянок с зельями и излучал теплоту, будто бы затем, чтобы бороться с промозглым холодом подземелий.
Тёмный медленно остановил бег колеса прялки, ещё заслышав слабое эхо шагов Белль. Её ласковый голос будто выдернул его из какого-то вязкого болота, он был словно луч маяка, направляющий корабль по безопасному курсу.
Когда одиночество закрадывалось в его холодное сердце, Румпельштильцхен часто думал о Бэе. Когда становилось слишком больно, работа за прялкой, мерное поскрипывание колеса помогали утишить эту боль, отогнать безжалостные воспоминания, которые начинали обуревать ум. В течение многих лет прялка была единственным утешением Румпельштильцхена, но сейчас… уже несколько недель, как он то и дело отходил от неё в сторону.
Выбросив из головы печальные и смущающие мысли, он старался не думать о Бэе. Выражение хмурого раздумья исчезло с лица, сменившись обычной безумной усмешкой, которая теперь никогда не приводила Белль в замешательство. Медленно поднявшись с места, Тёмный отвесил ей уважительный и довольно эффектный поклон.
— Госпожа.
Прежде, чем он успел осведомиться, зачем она пришла, Белль радостно воскликнула:
— Наконец-то лето, Рум!
Неторопливо подойдя ближе, она посмотрела на него сияющими глазами:
— Такой хороший день! Солнце сияет, деревья украшены листочками, мир словно поёт оттого, что лето вернулось! Слишком хорошая погода, чтобы сидеть взаперти.
Он чуть не вздрогнул от её весёлых слов. Хочет, чтобы он сопровождал её на улицу? Стараясь не хмуриться, Тёмный уже собрался отказаться или хотя бы попросить госпожу поразмыслить, но замешкался. Отказ ни к чему хорошему не приведёт, хотя Тёмному претила одна мысль о том, чтобы его таскали по городу, маленькие дети указывали на него пальцами и ойкали, а взрослые в ужасе убегали.
Чем меньше его видели, тем больше страха он вызывал у невежественных людей — и, в свою очередь, избегал возни с теми смертными, которые решали свои проблемы при помощи вил и пылающих факелов. Слуги в замке уже составили ему ужасающую репутацию и дрожащим шёпотом рассказывали о нём в народе. Крестьяне и торговцы с удовольствием поглощали страшные истории вместе с глотками скверного эля и прекрасного вина. По слухам, для своей кощунственной магии Тёмный использовал кровь ведьм и души проклятых, а один раз угрожал съесть служанку, когда она принесла ему завтрак. Страх, как дымок, витал по всему королевству, и даже когда садилось солнце, многие, кажется, улавливали сияние золотой чешуйчатой кожи в его лучах.
Горожане явно испытывали облегчение оттого, что им не приходилось видеть Тёмного постоянно. Точно так же, как он был доволен, что госпожа не показывает его людям, как диковинку.
— Ну же, Рум, — Белль шаловливо ткнула его в бок, с озорным видом крутанула колесо прялки. — Уже три недели, как ты даже носа за дверь не высунул. Ты же не можешь вечно здесь сидеть!
В её взгляде, обращённом к монстру, не было и тени страха.
Борясь с широкой ухмылкой, так и норовившей появиться на лице, Тёмный услужливо склонил голову. Вид совершенно беззаботной красавицы, упорно пристававшей к нему, чтобы он не вздумал отказаться, чуть не заставил монстра звонко захихикать — так это было забавно.
— Разумеется, я пойду с тобой, госпожа, — послушно сказал он.
— Это не займёт много времени, — мягко уточнила Белль, сияя удовлетворением. — Всего полчасика.
— Очень хорошо, — Румпельштильцхен вздохнул — не без сожаления. — Госпожа приказывает, я подчиняюсь. Мы пойдём так, чтобы нас все видели, или постараемся быть незаметными?
Смахнув непокорную каштановую прядь с лица, Белль снова улыбнулась:
— У всех на виду нам идти не стоит. Сара думает, что я проведу весь день в библиотеке, и папа тоже.
— Как пожелаешь, — смешок Румпельштильцхена был почти искренним. В глубине души он признал, что Белль заражала своей тягой к приключениям, которые могли обернуться неприятностями.
Один щелчок пальцев, и сиреневая магия, призванная Тёмным, чтобы перенести их с госпожой, окутала их с ног до головы, будто возникнув прямо из каменного пола. Многих других напугало бы зрелище собственного тела, по частям исчезающего прямо на глазах, но для Белль это было лишь любопытное ощущение, словно она вся растворялась в воздухе.
Красавица спокойно отдалась объятиям магии, пока Румпельштильцхен переносил её к цели, невзирая ни на какие преграды в виде камня или дерева. Никакого беспокойства или мысли о предательстве не промелькнуло в уме Белль; её сердце было безмятежно, и, хотя вслух она бы этого не признала, Белль в какой-то степени доверяла Руму.
В один миг они очутились за пределами огромного готического дворца. Белль и Румпельштильцхен очутились в каком-то незаметном углу, где на них, выпавших из воздуха, никто не уставился бы в немом ужасе. Остатки сиреневого тумана уплыли в небесную синеву, и двое остались стоять на жаре.
Некогда разрушенный город кишел рабочим людом, который стремился закончить отстройку лавок и домов, стоявших ближе всего к крепости. Тяжело нагруженные, потные волы спускались по мостовой, везли телеги с пилёным лесом, камнем, известковым раствором. Слышался стук молотков по граниту, забиваемых гвоздей, звук пилы. Люди всех сословий и статусов с деловым видом передвигались по городу, как будто попасть на свою работу было у них особым заданием. Рабочие пели и шутили, их полуголые тела были мокры от пота, в то время как мастера резкими голосами выкрикивали распоряжения и руководили своими бригадами, как предводители на поле битвы.
Древесные опилки, стружка, пыль, кусочки камня — всё это разлеталось вокруг, поднималось густыми облаками в воздух, кое-где даже заслоняя ослепительный свет солнца. Стояла немилосердная жара, но, даже если Тёмному в его кожаном облачении было неудобно, это никак не отразилось на его чешуйчатом лице.
Румпельштильцхен нахмурился и цокнул языком, всем своим видом показывая лучше, чем словами, насколько он не в восторге от того, что здесь творится:
— Неужели ты думала, что мне понравится вся эта неразбериха? — Он скучающе ткнул пальцем в какое-то строение — будто ему пообещали запланированное увлекательное путешествие и в итоге обманули.
Конечно, дочери богатого короля, должно быть, волнительно смотреть на то, как город мало-помалу восстанавливается, как возобновляется оживлённая торговля и деньги кочуют из одного кармана в другой. Должно быть. Однако Тёмный хмурился, думая о другом: Белль не принадлежала к тем, кто с удовольствием наблюдает подобные зрелища, и порой он даже размышлял, нравится ли ей быть богатой.
— Нет, нет, — смех Белль зазвенел приятными нотками, которые Тёмный хорошо расслышал даже посреди шума и гвалта, царивших на улице. От этого смеха на сердце потеплело, а Белль схватила Румпельштильцхена за кожаный рукав и потащила за собой в тёмный переулок.
— Здесь можно выбраться за городские стены, я знаю, где!
— У твоего отца будет сердечный приступ, если он узнает, — иронически заметил Румпельштильцхен, следуя за Белль по пыльным, тесным улочкам. Навстречу попадались только бродячие псы и драные коты, которые в ужасе скулили при виде Тёмного и убегали, путаясь в собственных хвостах, подальше от него.
Белль провела его через настоящий лабиринт, прежде чем они добрались до серой каменной стены, возвышающейся вокруг города.
Воздвигнуть стену было одним из первых заданий Румпельштильцхена. Несмотря на присутствие Тёмного, многие считали, что следует побеспокоиться о безопасности государства, из плачевного состояния которого враги могли попытаться извлечь выгоду; где-то наверняка шныряли чужие соглядатаи. Морис не осмелился бы даже за городские ворота ступить — что бы он сказал, узнав, что его дочь тайком выбралась из дворца, как вор, и куда-то убежала?
Подойдя к заброшенной на вид сторожке у ворот, красавица извлекла из-за пазухи потускневший ключ. Она торжествующе улыбалась, словно радуясь, что нашла лазейку, чтобы выскользнуть из города.
— Ещё когда я была маленькая, мне достался этот ключ. Я его всегда использовала, когда чувствовала, что не смогу больше ни минуты оставаться во дворце, — вставив ключ в заржавленную замочную скважину, Белль тихо продолжала: — Я люблю мой город и мой народ, но иногда хочется побыть наедине, растянуться на траве, послушать шум воды, подставить лицо ветру. Все городские пейзажи блёкнут по сравнению с теми, что можно увидеть за стенами.
Никакие шелка, мягкие подушки и гладкие ткани не могли сравниться с землёй под ногами Белль и ветерком, ласково обдувавшим её щёки. Солнечное тепло было благом по сравнению с холодом, который источали каменные стены и пол дворца. Выбраться из дворца означало не просто оставить роскошь, как думали многие дворяне — это дарило свободу. Настоящую свободу.
Заржавленные дверные петли протестующе скрипели, но городской переполох заглушил этот сводящий челюсти звук. Перед Белль и её спутником расстилалось зелёное поле травы, словно маня поскорее покинуть шумную столицу.
Полуразрушенные военные укрепления вокруг королевства были снесены, остатки их использовались, как строительный материал для домов, как и всё, кроме железа, что можно было использовать. Извивающийся край лесной опушки в добрых двух милях от путешественников выглядел тёмным по сравнению с залитой солнцем лужайкой.
— Пойдём же, — повернув голову в сторону открытой местности, Белль улыбнулась так, что сердце Румпельштильцхена дрогнуло.
Он покорно, хотя и не скрывая явное любопытство, кивнул — и лёгким шагом последовал за Белль. Они шли в абсолютной тишине, слышался только шелест густой травы под ногами, и так оба добрались до опушки, где начинались заросли и было гораздо меньше солнечного света. Редкие гостьи-лучи пробивались через полог густой тёмно-зелёной листвы, и тени придавали атмосфере леса некую таинственность.
Легконогая, как юная лесная нимфа, Белль уверенно шла по старой тропинке, которую она знала с детства. Почти невидимые следы были чуть больше, чем оставила бы лань, однако Белль шла по лиственному лесу так, будто сама некогда протоптала этот путь.
Следуя поодаль, Румпельштильцхен нерешительно поглядывал на свою странную хозяйку. Сцепив пальцы рук вместе, он миновал лесную опушку с таким видом, будто деревья могли ожить и наброситься на него.
Что же это была за принцесса такая? Никто из особ королевской крови по доброй воле не стал бы пешком бродить по лесам — разве что Белоснежка, но она была в бегах.
— Что ты делаешь? — наконец, не выдержал Румпельштильцхен, пребывая в полном замешательстве.
Красавица остановилась и повернулась к своему пленнику — отблески света, попадавшие через густую листву, падали на её лицо. Глаза искрились от радости, как сапфиры, и она устремила на Румпельштильцхена сияющий взгляд.
— Хочу показать тебе место, в котором я не была с тех пор, как уехала в тот домик, — она игриво усмехнулась. — Только не говори мне, что Тёмный боится леса.
— Вовсе нет, дорогуша, — он спокойно встал напротив, сложив руки. В воздухе заструился сладковатый аромат магии, заставив Белль сморщить нос. А затем она мягко засмеялась — казалось, этот особый смех Белль приберегала только для своего Рума. Он мог даже не трудиться, чтобы вызвать её улыбку… Сбитая с толку некими размышлениями о Руме, которые невольно завертелись в голове, Белль решительно постаралась отогнать их, заменить чем-то более сдержанным и серьёзным.
Спускаясь вниз по тропинке, красавица замурлыкала себе под нос песенку, чтобы отогнать очередные мысли о своём пленнике. Что бы сказала Сара? На пути густо росла трава и молодые побеги, через которые путники перебирались не без труда. Здесь каждый росток был знаком Белль, каждый стебелёк мха.
Румпельштильцхен задумчиво хмурился, идя по узкой тропинке. Госпожа была такой странной. И такой милой. Частично он не мог не согласиться с тем, как ей к лицу эта свобода под раскидистой сенью деревьев. Тёмному казалось, что они вечность шли по прохладному лесу — пока неожиданно не остановились на какой-то мирной полянке.
Солнце косыми лучами проникало в это чудесное место посреди леса, подальше от бурлящей городской жизни. Согревало своим тёплым золотистым светом цветущую землю, не достигая лишь до стволов и корней окружавших поляну деревьев. Журчащий ручеёк хрустальной лентой вился по лесу, и, казалось, отделял солнечную часть поляны от затенённой. Это был уголок изумрудной травы и ярких цветов, не засорённый старыми листьями, разбросанными по всему остальному лесу, и никакие высовывавшиеся из-под земли корни не портили зрелище.
Асфодели смешались с лютиками, склонившими тяжёлые головки к ручью, продолжавшему свой бег к реке; толстые шмели неспешно летали от цветка к цветку, их гудение гармонично вторило шуму воды. Приятный ветерок приносил прохладу и будто бы играл с травой, цветами и пышными кустарниками.
Полянка выглядела умиротворяюще — убежище, где на душе становилось тихо и спокойно, словно ты в полной безопасности.
— Я обычно приходила сюда, когда была маленькой девочкой, — Белль мягко улыбнулась, вспоминая, и казалось, что её лазурно-голубые глаза затуманились. Никто, даже Сара, не знал о её тайном мирке посреди леса.
Здесь Белль уединялась, когда от неё требовали измениться и стать другой. Здесь она сидела, думая о приключениях и желая их. Здесь слёзы Белль лились в лениво журчащий ручеёк, когда её мать умерла.
Полянка среди зарослей, окружённая дубами, клёнами и соснами, была священной для Белль, и сейчас, хотя она и не помышляла об этом, — сейчас она делила это место с Румпельштильцхеном. И впервые, подумав о том, что он стоит сзади, Белль не попыталась отогнать эту мысль. Она спокойно прошла к влажному бережку перед ручьём, опустилась на колени, и её отражение задрожало на кристально чистой поверхности воды. Белль слабо рассмеялась, словно вторя ручейку, сливаясь с ним в одно целое.
— Это место для меня особенное. Так много приключений, о которых я мечтала. Тогда я не называла их этим словом, а теперь вижу, что-то действительно были приключения.
— Часто мы видим истинную суть вещей уже после того, как всё случилось, госпожа, — тихо дополнил её мысль Румпельштильцхен. Биение его сердца коснулось слуха Белль, словно это было обычное человеческое сердце безо всяких признаков тьмы. Еле слышный звук сорвался с губ Румпельштильцхена, когда он быстрым движением устроился у подножия корявого, покореженного молнией дуба. Тёплое дуновение лета овевало обоих путников, зачаровывало их и заставляло задумываться.
Красавица кивнула, с печалью соглашаясь со словами Тёмного:
— Иногда мы даже не знаем, что у нас есть хорошего, хотя всё, что нужно — это посмотреть перед собой.
Покачав головой, словно освобождаясь от меланхоличных мыслей, Белль с искренней улыбкой вернулась обратно к Тёмному и поглядела на него сверху вниз.
— Вот, сэр Румпельштильцхен, это единственное место во всём моём королевстве, где я отдыхаю душой. Наверное, оно и вам подойдёт, когда вы соизволите покидать время от времени ваше тёмное пристанище… Однако мне интересно, откуда ты родом и где раньше жил. Я столько всего слышала, что, честно говоря, не знаю, чему и верить.
— Столько всего? — Он заливисто захихикал. — И что же именно говорят о моём домашнем очаге?
Белль лениво пожала плечами и прислонилась к старому дубу рядом.
— Говорят, что ты живёшь в самых глубоких безднах ада, или что твоё обиталище — это пещера, охраняемая свирепым драконом… А некоторые даже утверждают, что дома у тебя нет, и каждое утро ты просыпаешься в могиле, — она вопросительно изогнула бровь, став ещё ближе. — Так откуда же ты родом?
Кинжал не принуждал Румпельштильцхена отвечать, и в считанные мгновения монстр мог найти любую увёртку, однако… Слабо улыбнувшись, лениво откинувшись назад со скрещёнными на груди руками, он отозвался:
— Я живу в Тёмном Замке, — он сделал движение, будто указывая направление. — Он стоит посреди заснеженных гор, окружённый остроконечными вершинами и скалистыми глубокими ущельями.
— Замок? — Белль расположилась как можно удобнее, не думая о близости к его серо-золотистому чешуйчатому телу. — У тебя есть верные вассалы или крестьяне, обрабатывающие землю?
Он покачал головой, равнодушно глядя на бегущий ручеёк.
— Нет, дорогуша, мне хватает и магии.
— Но хотя бы один слуга в замке должен быть, — недоверчиво настаивала она.
— Нет ни одного, дорогуша, — он лукаво захихикал, махнув руками, острые когти мелькнули в жарком летнем воздухе. Но в голосе просочилось нечто похожее на тоску, и в тёмных глазах мелькнуло то, что Румпельштильцхен умело прятал в глубине своего сердца.
Белль отвернулась, не уверенная, что он хотел бы увидеть жалость в её чертах. Она принялась играть с несколькими свисающими к земле травинками, чтобы не встретиться с Румпельштильцхеном глазами.
— Звучит очень одиноко.
Кто хотел бы провести целые столетия без единой души рядом? Мужчины и женщины, наделённые властью, обычно окружали себя подобострастным людом. Почему Румпельштильцхен поступил иначе?
— Я там редко бывал, — признался монстр, передёрнув плечами. — В основном, я бродил по миру и заключал сделки с отчаявшимися душами.
— Сделки? — Белль с любопытством наклонила голову. Кто бы в здравом уме стал заключать сделки с таким, как он? Конечно, эти люди должны были быть в отчаянии, на грани полного краха.
Румпельштильцхен усмехнулся:
— Я понимаю, что моя репутация мастера сделок звучит для тебя пустым звуком — в этом королевстве я лишь легенда, которой пугают непослушных детей, — он забавно фыркнул, словно гордясь тем, какой он зловещий, — но я имел дело с королями и королевами, заключал сделки как с дворянами, так и с крестьянами и с кем угодно, о ком ты только можешь подумать.
В целом, жизнь была полна впечатлений, несмотря на одиночество — до тех пор, пока Румпельштильцхен не стал рабом Белль. Он мог направиться туда, куда хотел, и делать то, что хотел, назначив правильную цену.
— Ты мне расскажешь о них? — глаза красавицы засветились интересом, приводя монстра в замешательство. — О твоих сделках? — уточнила она.
Он должен был сказать «нет» и перевести разговор на другую тему, но обнаружил, что улыбается её любопытству. Никогда раньше, на протяжении всей долгой жизни Тёмного, не было никого, кто бы хотел знать о нём побольше. Никого не интересовали его затеи — только бы завершить дело с Тёмным, и пусть дальше уползает в свою мерзкую нору или откуда он там появился.
— Одна пара хотела, чтобы их гусыня откладывала золотые яйца… — неуверенно начал Румпельштильцхен, в то время как его госпожа вся обратилась во внимание.
***
День только начинал клониться к вечеру, когда Румпельштильцхен проснулся от лёгкой щекотки. Перед глазами Тёмного затрепетали прозрачные, с цветными пятнышками, крылышки любопытной стрекозы. Выдохнув и тем согнав насекомое со своего носа, Румпельштильцхен окончательно пробудился.
Проведя пальцами сквозь спутанные кудри, он постарался припомнить, где находится. В ушах раздавалось журчание ручейка, который будто бы рассказывал свои секреты. Сверчки и лягушки только начинали свою симфонию вечерних звуков, и всё это вносило в душу Тёмного умиротворение, какого он не ощущал столетиями. В кои-то веки у него было спокойно и хорошо на душе.
Позабыв, как он вообще появился в этом тихом уголке, с мягкой улыбкой на губах, Румпельштильцхен опустил глаза… и почти с ужасом увидел перед собой женщину.
Голова Белль, лежавшей на мягкой, как ковёр, траве, покоилась на коленях у Тёмного. Похоже, весь день она проспала и теперь, глубоко дыша во сне, выглядела такой же довольной, как сам Румпельштильцхен несколькими мгновениями раньше.
Он с беспокойством задумался — неужели летняя жара так легко убаюкала их обоих? Перебрал в памяти недавние воспоминания. Последним, что он вспомнил, была история старика, хотевшего славы, а потом Румпельштильцхена стало клонить в сон… голова Белль очутилась на его костлявом плече, а теперь спокойно лежала у него на коленях.
Миг он боролся с желанием вскочить и кинуться в воду, чтобы смыть это ощущение прочь; запах Белль проникал в ноздри и зажигал внутри потаённые желания. Кровь стучала в ушах, сердце прыгало в груди, словно перепуганная лань. Но нет… если он попытается хотя бы уползти, это немедленно разбудит Белль. А тревожить её Румпельштильцхен не хотел — пусть ни за что бы этого не признал.
Успокаивая себя, он постарался расслабиться, как мог и утихомирить бешено колотящееся сердце. Уставившись на Белль сверху вниз, Румпельштильцхен ничего не мог поделать с собой — он купался в её красоте, как цветы в сиянии летнего солнца, чьи лучи теперь прятались в её шелковистых каштановых волосах, будто бы привлечённые их великолепием. Она так мирно спала на коленях у Тёмного, таким ублаготворённым выглядело её белое лицо… таким красивым.
Было сладко и в то же время горько смотреть на неё, но взгляд Румпельштильцхена всё равно скользил по телу Белль, словно впитывая её красоту. Он жадно угадывал, что где-то под складками платья находится его кинжал, но даже если бы Тёмный решил потянуться к извилистому клинку, даже если бы нашёл в себе силы на это, тот немедленно предупредил бы Белль об этом намерении, разбудив и защитив тем самым от Тёмного.
Он знал, что его долг — разбудить Белль через какое-то время, но до тех пор…
Медленно, словно ползущая улитка, чешуйчатая рука Тёмного коснулась отливающих медью локонов. Он так нежно и невесомо касался густых волос Белль, как если бы боялся неосторожным движением причинить ей неудобство.
Даже от таких лёгких прикосновений его рука дрожала… сколько времени прошло с тех пор, как он дотрагивался до кого-либо? Как давно он вообще этого хотел? С тех пор, как Румпельштильцхен выпустил руку своего сына, и тот упал в портал, — с тех самых пор он не касался чужой кожи. Зачарованный моментом, монстр сейчас походил на измученного жаждой человека, который добрался до ручья. По спине пробежали мурашки, когда он осмелился лёгким движением пальцев убрать непослушную каштановую прядь с щеки Белль. Румпельштильцхен знал, что она терпеть не может, когда волосы лезут ей в лицо.
Мягко коснувшись Белль, Румпельштильцхен не мог не отметить едва заметную улыбку, скользнувшую по её губам — словно она видела какой-то приятный сон. В один короткий миг обострённый, как у зверя, слух Тёмного уловил смешок, исходивший из её горла.
Неизвестно почему, монстра охватили одновременно восторг и ужас. При одной мысли о том, что улыбка могла быть адресована ему, сердце забилось сильнее в тощей груди. Однако бурная радость тут же стихла, как будто чьи-то тёмные когти впились в его счастье и сбросили в трясину.
Мысленно он проклял себя за глупые нежности, которые должны были давно умереть вместе с тем, прежним Румпельштильцхеном. Что он себе вообразил? Что ему, чудовищу, предназначается эта улыбка… что Белль может чувствовать себя хорошо и быть счастливой в его присутствии? Да она просто не помыслит о таком.
На несколько часов он позволил себе быть беззаботным, как какой-нибудь глупец!
Теперь, собравшись с мыслями и чувствами, Румпельштильцхен снова стал хитрым и хладнокровным Тёмным. Никаких глупостей, надо сосредоточиться на своих планах по обретению свободы. Хмурясь, он с ненавистью ругал себя последними словами: его госпожа, должно быть, видит во сне Гастона или более счастливые времена своей жизни, но уж никак не чудовищного раба.
— Госпожа, — он слегка ткнул её в плечо с явной решимостью окончательно развеять нежные мысли, смущавшие его чёрное сердце.
Ресницы Белль затрепетали, она пробуждалась от своего сна. Казалось, миг она была в замешательстве, прежде чем осознала, где находится, и монстр почти улыбнулся, глядя, как она встаёт. Удивление Белль заставило его забыть о своих тревожных думах.
Стоя перед ним, Белль отряхнула своё голубое платье от листьев и прилипших кусочков земли.
— И как долго мы… — Сузив глаза, Белль вгляделась в небо, пытаясь угадать, какое сейчас время.
— Несколько часов, — скучающе уронил Румпельштильцхен — будто сам не проспал всё это время. — Не мог оставить тебя одну, госпожа, без твоего позволения.
— Извини, — виновато отозвалась Белль; она заморгала, окончательно прогоняя сон. — Ты не мог бы перенести нас во дворец?
— Разумеется, мог бы, — он низко поклонился, и обоих окутал сиреневый туман.
В глубине души Тёмный был доволен тем, что Белль тут же решила покинуть этот мирный уголок, где он не мог избавиться от смущающих и даже внушающих ужас мыслей. Чем раньше Румпельштильцхен окажется в своём логове, тем раньше он сможет перестать думать о Белль и возобновить работу над своим великим планом.
***
Белль неспешной походкой брела по коридорам, освещённым факелами, погружённая в свои мысли. С каждым медленным шагом в её мозгу всплывали новые и новые воспоминания о времени, проведённом на поляне у ручья. В этих мыслях самих по себе не было ничего ужасного, но о ком они были… Белль остановилась. Весь её тогдашний сон был о Руме.
Она видела в его в том самом Тёмном Замке, за прялкой или перебирающим какие-то свои запасы. И во всех этих картинках не было ничего кошмарного — наоборот, Белль не хотелось просыпаться.
Но почему она видела во сне только его? Белль задумалась, входя в свою спальню. Почему эти видения были так приятны ей, а не заставляли цепенеть от страха? Чуть слышно напевая себе под нос, Белль улыбнулась, продолжая думать о Руме. Один раз ей пригрезилось, как он стоял рядом с ней в библиотеке и нежно гладил по щеке. Никакого отвращения или даже удивления его пальцы, скользящие по её лицу, у неё не вызвали. Скорее это было чудесно, вызывало томление внутри… хотелось, чтобы Рум что-то сделал ещё, а теперь она могла лишь думать и думать о нём, благо воображение так и бурлило.
— А вы в хорошем настроении, леди, я так погляжу, — Сара, находившаяся в спальне Белль, испустила довольный смешок. Складывая сорочку Белль, служанка улыбнулась своей хозяйке.
Несколько часов назад она чуть не отправилась искать Белль, которую оставила наедине с романами и приключенческими книгами — вдруг гонец не передал ей послание? Сара по-свойски подмигнула мечтательно напевающей себе под нос девушке:
— Судя по тому, что вы парите в облаках, вы всё-таки прочитали письмо Гастона. Гонцу было велено передать его в библиотеку, — казалось, Сара вот-вот захихикает, как юная девица. — Гастон постоянно думает о вас, леди.
Белль моргнула, словно стряхивая с себя недавние чары, и спускаясь на землю под влиянием слов Сары. Гастон прислал письмо? Если и так, то, наверное, писал скверными чернилами и своим обычным неразборчивым почерком.
Она нерешительно улыбнулась, отгоняя прочь мысли, которые её обуревали:
— Гастон… конечно. Пойду-ка я перечитаю его письмо…
Сара вскинула голову и украдкой улыбнулась, глядя, как её подопечная снова удалилась в свою любимую библиотеку.
— Так и знала, что рано или поздно она поддастся очарованию этого милого мальчика. Это было суждено, — Сара удовлетворённо хихикнула. За всё время, что она провела среди знати и придворных льстецов, Сара многое узнала о человеческих эмоциях и любовных чувствах. То, как Белль вошла, как она напевала… всё её поведение выдавало её с головой.
Сара Поттс легко распознавала влюблённых женщин.
@темы: переводы, Белль, фанфикшен, Румпельштильцхен/мистер Голд, Под властью кинжала (By a Dagger Bound)
