Sacrifice

[rumbelle]

Автор: Askramandora
Персонажи: Белфайер|Румпельштильцхен/Белль, Регина
Тип: фанфик
Категория: джен, гет
Жанр: АУ, драма, ангст, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 2 270 слов
Саммари: Румпельштильцхен нашел Белфайера в Нетландии и вернул, не использовав Проклятье. Однако это еще не все - ведь Белль осталась в руках Злой Королевы.
Публикация на других ресурсах: c моего разрешения

Двери Темного Замка бесшумно отворились, пропуская внутрь нового гостя. Подростка лет четырнадцати, с вьющимися темными волосами и карими глазами. Того, кого Румпельштильцхен так мечтал найти несколько столетий.

Белфайер на мгновение помедлил, поколебался, однако шагнул внутрь. Отец неловко стоял сзади, но Бэй не оглядывался. Только что они были в Нетландии, в ушах мальчика раздавался насмешливый голос Питера Пэна, и Бэй нашарил руку отца, который не отходил от него — и спокойным, глухим голосом отвечал хозяину острова.

Отец пришел за ним, Белфайером. Как и мечталось — ночами, когда щеки были мокры от предательских слез, а в горле ворочался тугой комок боли. Румпельштильцхен пошел на сделку — он отдал Пэну все свои магические артефакты, все, что могло продлить бессмертие вечного мальчика. Лишь бы вернуть Бэя домой…

Домой. Их домом отныне станет этот замок, которого Бэй не помнил — не знал.

Оглядывая обширную залу, Белфайер почувствовал осторожное прикосновение к своему плечу. Робкое, напоминавшее о прежнем отце, о том, у кого глаза были полны света, а не тьмы.

Бэй сглотнул еще один треклятый комок. Выпрямился, и пальцы Румпельштильцхена соскользнули, рука Темного неловко повисла в воздухе.

— Теперь ты в безопасности. Замок защищен… видишь, я научился использовать магию не только во зло, — торопливо проговорил отец, будто боялся, что его сейчас перебьют. — Все будет хорошо… я нашел тебя… нашел…

Его голос надломился — и Бэй, не оглядываясь, знал, что изуродованные магией, позолоченные руки монстра потянулись вперед. Чтобы заключить в свои любящие — несмотря ни на что — объятия.

Но Бэй все еще не мог. Не мог ответить прежним доверием и теплом. У него просто не было сил.

— Папа… я устал, — отстранившись от отца, мальчик неловко задел какой-то постамент, на котором высилась чашка с надбитым краем. Чашка слетела и, не успели оба опомниться, как фарфор рассыпался на мелкие осколки.

Боль ясно прочертила свои следы в маске, некогда бывшей мягким, открытым лицом.

— Бэй… это… — Румпельштильцхен запнулся, и перед ним, как живое, встало видение — девушка в золотом платье, растерянно водящая пальцем по надколотому краешку белой с синими узорами чашки.

Белфайер был рад любому предлогу нагнуться, спрятать лицо, и он стал собирать осколки, бормоча себе под нос:

— Извини … я… я устал. Потом поговорим… хорошо?

Он знал, что «потом» никакого разговора не будет, и не хотел его. Ему вдруг захотелось бросить осколки чьей-то чашки (почему она была так дорога Румпельштильцхену?) и бежать. Бежать из замка, который не был его домом. Найти старую деревню, улыбнуться Морейн, хлопнуть по плечу старых товарищей, зайти домой… туда, где под ногой скрипнет половица, где от старой прялки с чуть ли не отполированным от частых прикосновений колесом обернется…

Бэй глотал слезы, яростно давился ими и молчал, прижимая к груди эти несчастные осколки.

Нет этого всего. Нет. Не будет больше.

— Сынок, — Румпельштильцхен опустился перед ним на колени и попытался жесткими пальцами приподнять подбородок Бэя, заглянуть в карие, влажные глаза — своими, выпуклыми, лягушачьими, сверкавшими расплавленным золотом.

— Сынок…

Между ними было несколько столетий боли. Между ними лежал зеленый портал, погасший навсегда. И крики по обе стороны миров, когда бесполезно рылся в земле и взывал обезумевший отец, и точно так же — сын.

— Сынок… ты когда-нибудь меня простишь? Хоть когда-нибудь?.. Я могу... надеяться?
— дрожал и рвался голос.

Белфайер набрался мужества — и посмотрел в лицо отцу, увидел, как копятся человеческие слезы в нечеловеческих глазах; как душевные муки, которых не бывает у настоящих чудовищ, отражаются на лице Темного мага.

— Папа, — прошептал Бэй, одним коротким словом разорвав надрывно-мучительную тишину.

И бессильно, сдаваясь, припал к груди отца, прикрывая глаза, чтобы представить — хоть на миг — что они вернулись в прошлое, и от Румпельштильцхена, как обычно, пахнет соломой, вот только почему-то одет он в жесткую драконью кожу. Но это неважно. Главное, что отец рядом, и в его глазах снова свет, снова… вот только надолго ли?

Румпельштильцхен вдруг напрягся, отстранил сына, резко встал.

Невидимые колокольчики звенели в его голове, складываясь в слова. Он застыл, словно был не в силах двигаться, говорить — даже дышать.

— Что-то случилось? Папа? — Бэй встревоженно коснулся руки отца.

— Регина, — одними губами выдохнул Румпельштильцхен, глядя куда-то в пустоту, мимо Белфайера. — Регина… Злая Королева… Она зовет меня.

— Кто… и что она? — растерянно хмурился Белфайер. — И почему она тебя…

А теперь Румпельштильцхен смотрел, как завороженный, на осколки фарфоровой чашки, которые сын все еще бессмысленно держал в руках. И не сразу сумел сказать то, что одновременно наполнило его радостью, недоверием, непониманием... и чем-то сродни ужасу:

— Потому что у нее Белль.

***

Белль стояла посреди комнаты, бледная, несчастная, но живая… и под прицелом пятнадцати лучников. Магия Злой Королевы удерживала девушку на месте, не давая ринуться прочь и попытаться скрыться. Глаза Белль, когда-то полные детской жизнерадостности, погасли и припухли от слез, неуместно ярким пятном на ее похудевшей фигуре обвисло синее платье.

Когда в клубах сиреневого дыма перед пленницей возникла знакомая худая фигура мужчины с золотой кожей и кудрявыми волосами, Белль полувсхлипнула: «Румпельштильцхен!» и качнулась вперед — обнять, спрятать лицо на его груди, простить! Но нет.

— Как вовремя ты успел, — ядовито пропел женский голос за спиной у Темного, и он развернулся, как хищник, готовый вцепиться в горло добыче.

Регина стояла перед ним в черном, как всегда — будто добровольно заточила себя в траур на всю жизнь. Взгляд ее был полон неудержимой, свирепой радости — и она заговорила снова:

— Ты действительно так легко поверил, что она умерла?

Умерла.

Малодушные, полные жалости к себе рыданья над поврежденной чашкой.

Умерла.

Больше не обхватит мягкими ладонями плечи, не склонится с улыбкой к лицу, от которого все другие — отшатывались.

Умерла.

Не отнимет ни магию, ни власть, ни бессмертие, ни возможность найти сына.

Потому что уже отняла кусок сердца и унесла с собой.

— Все это время она была у меня, — не спеша, с удовольствием пробуя месть на вкус, говорила Регина. — Ждала тебя, разумеется! Верила, что ты ее спасешь. Ценная фигура в нашей игре, верно?

Блестящие тропинки слез виднелись на щеках Белль, в голубых глазах застыло тупое отчаяние.

Она больше не могла ждать. Устала надеяться.

А он — продолжал быть таким же малодушным, прячущимся от мыслей о том, чтобы разузнать истину. А так все легко — чашка на постаменте, слезы, боль, фляжка в руке, пусть спиртное и не помогает, как должно.

И пустое сердце.

— Ты уничтожил Проклятье, которое пообещал мне, — зло скривилась Регина, впившись потемневшими, почти черными глазами в его лицо. — Из-за тебя Белоснежка будет жить долго и счастливо со своим принцем! И если бы не ты, не твоя магия, не ученичество, я бы послушала фею и тоже была бы счастлива! Ты во всем виноват, ты!

Ее голос сорвался на визг, жилы вздулись на шее, пальцы скрючились — на несколько мгновений Регина превратилась в безобразную кричащую старуху. Какой, вероятно, и станет, когда ненависть окончательно выпьет из нее силу, красоту, оставшиеся соки жизни — и иссушит, словно мертвую пустыню.

Румпельштильцхен молчал, и, как тогда, в темнице, стоял, словно прибитый раскаленными гвоздями к месту. Лицо его застыло, только щека конвульсивно дергалась, спиной он чувствовал взгляд Белль, и тоскливый, болезненный стыд, как жадное пламя, выжигал Темного мага изнутри. Никогда он не чувствовал себя таким презренным — даже когда Крюк отнимал Милу. Даже когда, чтобы спасти сына, потребовалось поцеловать сапог насмехавшегося рыцаря.

Регина очень быстро успокоилась, и мысль о том, что сейчас она за все отомстит, вновь воскресила торжествующую улыбку на ее лице:

— У тебя слишком много слабостей для чудовища. Слишком много, — медленно повторила она и указала рукой в черной перчатке на молчаливых лучников за спиной мага. — Ты не успеешь остановить их всех. Чья-нибудь стрела да поразит девчонку.

— Чего ты хочешь, Регина? Сделку? — серые губы раздвинулись на неподвижном лице.

Он ничего не чувствовал, кроме жгучего стыда.

И хотел как можно скорее избавиться от него, а затем подхватить на руки спасенную Белль и сохранить ее для себя.

— Именно, — улыбалась Злая Королева. — Я хочу твое сердце в обмен на жизнь Белль.

Румпельштильцхен слышал, как сзади слабо вскрикнула Белль — и ладонью коснулся груди. Он видел в глазах Регины то, что сразу обозначает отчаявшуюся душу. Ей нечего было терять — а соблазн воздать сполна своему бывшему учителю стоил очень многого. Пусть он убьет ее, Регину — это не сделает менее сладким вкус его собственного горя. Знаток человеческих душ, Темный читал во взгляде карих глаз Регины, что еще немного — и она велит лучникам спустить тетиву.

Он сам не понял, как тусклый кусок плоти вырвался из его груди и лег на ладонь.

Шаг вперед, протянутая рука, победный блеск в глазах Злой Королевы, контракт, который она должна подписать собственной кровью — Белль останется жива и невредима.

Так же, как и Бэй.

Мысленно Румпельштильцхен представил себе сына, нетерпеливо ждущего там, вдали, в беспокойстве бродящего по коридорам Темного Замка.

Я не вернусь, Бэй.

Я любил тебя, сынок…

И только когда в ладони Регины запульсировало сердце ее бывшего наставника, Румпельштильцхен очнулся. Словно заново зазвенели в напряженном воздухе крики Белль. Опустились луки, нацеленные на нее. А Регина отсутствующе смотрела на сердце Темного в своих пальцах, будто теперь настал ее черед притупить чувства.

И ему отчаянно захотелось жить.

Искупить свои ошибки перед сыном и Белль.

Румпельштильцхен шагнул к Королеве за мгновение до того, как она стиснула хватку. Он захлебнулся словами о сделке, лживые обещания умерли, так и не вырвавшись наружу, дикая боль выбила воздух из легких — маг рухнул на пол и скорчился в муке, с его губ срывались неудержимые стоны. Боль, казалось, огненными когтями рвала Румпельштильцхена в лохмотья изнутри.

Где-то сзади жалобно рыдала Белль, и Румпельштильцхен успел остро пожалеть, что не видит ее — прежде, чем провалиться во тьму.

Не бойся, милая, все хорошо.

Всего лишь сердце чудовища за одну красавицу.

Прах осыпался с пальцев Регины на пол.

***

Мир был залит слезами.

Белль захлебывалась ими, глотала соленые капли, словно пила из своей горькой чаши. Замок Королевы истаял, будто его и не было — с издевательской улыбкой Регина отправила Белль поближе к жилищу Темного, «и хлопот поменьше добираться, и там же похоронишь своего любимого, верно, милая?»

Белль молчала, бережно обнимая ладонями безжизненную кудрявую голову Румпельштильцхена, лежавшую у нее на коленях. Молчала, не в силах ничего сказать, а Регина с расстановкой продолжала: «Тяжело терять того, кого любишь. Я тебя понимаю».

Что-то прорвалось в ее голосе — что-то, заставившее Белль застыть в готовности задать вопрос. Но всего лишь мгновение, и девушка уже сидела в лесной чаще, солнце просвечивало через кроны деревьев, улыбалось Белль и гладило своими лучами разлохмаченные волосы.

Неуместная ласка, страшная ласка — можно высушить слезы, но горе так и останется где-то внутри, до самой смерти напоминая о себе.

Белль помнила, как хищно Регина сжимала тусклое, почерневшее за столетия сердце Темного мага, и как странно исказилось при этом лицо Королевы.

Кое-чего Белль все-таки не успела сказать Регине.

«Мне жаль тебя, Злая Королева».

Потому что теперь Белль знала, почему Регина стала тем, кем была — у нее не хватило сил справиться с горем и не впустить в себя тьму.

С Белль такого не повторится.

Она будет нести в себе не жажду мести. Она будет помнить не то, как страшно умирал Румпельштильцхен. Она запомнит — навсегда — то, каким он принял смерть.

— Я люблю тебя, — Белль склонилась к безмолвному возлюбленному, к его серым губам, застывшим к гримасе боли. — Мне не нужен был прекрасный принц, избавленный от чар. Я любила и продолжаю любить тебя таким, какой ты есть — мой тихий, мужественный, дорогой Румпельштильцхен.

Почти беззвучно говоря последние слова, Белль прижалась губами к мертвым устам того, кто жил трусом, но умер героем.

— Люблю, — еще раз шепнула Белль, и слеза сорвалась с ее ресниц на золотистую кожу, блестевшую в свете солнца. — Люблю…

Люблю за то, что ты можешь совершать настоящие поступки.

Люблю за то, что в тебе жил намек на величие души.

Люблю за то, что твое рассыпавшееся сердце тоже было полно любви.

Губы Румпельштильцхена дрогнули. Белль, охнув, отпрянула — она увидела, как, словно во сне, приоткрываются его мутные глаза, и медленно проясняется взор.

Все вокруг замерло, и на несколько мгновений Белль разучилась дышать.

— Белль? — Румпельштильцхен медленно приподнялся, сел на траве, огляделся… коснулся своей груди. Сердце не билось, его больше не было… но поцелуй истинной любви вернул Темного к жизни.

Белль не смела поверить, и новые слезы, уже другие, не такие горькие, сдавили ей горло — и только когда Румпельштильцхен поднялся на ноги и, стоя лицом к ней, протянул руки, Белль с нечленораздельным криком кинулась в его объятия.

Они оба плакали, смеялись и никак не могли оторваться друг от друга.

— Ты… как же это случилось…

— Белль… поцелуй истинной любви… а я все-таки не простой человек…

— Вот как… Румпель… я боялась, что уже никогда… я так тебе и не сказала…

— Прости меня, Белль! Я должен был тебя спасти… я никчемное ничтожество…

— Неправда! Ты не ничтожество… не трус… и я люблю тебя, Румпель.

— Я тоже люблю тебя, милая. Белль…

Но тут он резко оттолкнул ее, отступил назад — словно облака надвинулись на солнце. Белль растерянно пробормотала:

— Что? — и судорожно оглянулась — вдруг появилась Регина, злая и разочарованная?

— Нет-нет, — покачал головой Темный, угадав причину ее страха, — Регина мне больше не страшна… ведь ты и Бэй в безопасности. Я нашел его, он в замке…

— Так это же прекрасно! — радостно воскликнула Белль и хотела снова обнять Румпельштильцхена, но он предупреждающе поднял руку:

— Белль… у меня же теперь нет сердца. Как я смогу любить вас обоих?

Тишина, в которой Белль тревожно закусила губу, а Румпельштильцхен подавленно опустил взгляд — но девушка вдруг вскинула голову, ее глаза загорелись каким-то лихорадочным блеском:

— Помнишь, я сказала тогда… что оставляю тебе пустое сердце и надбитую чашку?

— Ты унесла часть моего сердца с собой, — болезненно улыбнулся он, припоминая, как стоял и слушал полные гнева речи, которые Белль бесстрашно бросила ему в лицо в темнице. Сколь многого она не знала тогда!..

Белль решительно коснулась рукой своей груди:

— Я верну тебе эту часть. Я хочу разделить с тобой свое сердце. Нам хватит на двоих.

Румпельштильцхен, пораженный, не мог отвести от нее глаз.

Есть ли что-то, что она побоялась бы сделать ради него?

Заслужил ли он такую самоотверженную любовь?

— Ты заслуживаешь многого, — тихо угадала его мысли Белль и взяла мага за руку, приложила его ладонь к своей взволнованно вздымавшейся груди. — Возьми половину моего сердца, Румпель. И мы будем жить вместе — ты, я и наш сын.

Ей показалось, что это не солнце осветило поляну, а улыбка на лице Румпельштильцхена — и он кивнул.

— Вместе, Белль… долго…

— …и счастливо.