Текст с ЗФБ-2015. Поскольку среди многочисленных пейрингов будет также и Румпельштильцхен/Белль, решил принести поделиться и с вами)
Название: Золотой шейд
Команда: WTF Villains 2015
Автор: Старскрим, Feather in broom
Бета: The Third Alice
Размер: миди в процессе превращения в макси
Канон: Однажды в сказке, Эрагон
Пейринг/Персонажи: Дарза/Румпельштильцхен, Румпельштильцхен/Белль, Гальбаторикс/Дарза, Гальбаторикс/Румпельштильцхен, Морзан, Белоснежка, Белфайр и другие
Категория: джен, преслеш
Жанр: тотал!АУ, приключения
Рейтинг: PG-13
Задание: тотал!АУ (Эрагон!АУ для персонажей "Однажды в Сказке")
Краткое содержание: Мятежники-вардены совершили набег на королевскую сокровищницу и похитили главную ценность - три драконьих яйца. Одно удалось вернуть, одно затерялось в просторах Алагейзии, а третье попало в руки безвестному калеке-прядильщику и круто изменило всю его жизнь.
Глава 1. Падение
Глава 1. Падение
Лезвие легко вскрыло доспех, выкованный в огне дракона, и ещё легче — плоть. Морзан с удивлением посмотрел на рукоять, торчащую из груди; секундой позже пришло понимание: он уже мертв. Некогда лучший клинок Алагейзии убит собственным оруженосцем, пусть бывшим; неважно, виной всему — проклятое вино. Оно, и только оно его погубило, а щенок сейчас завершил начатое несколько десятков лет назад.
Все они пили, чтобы не видеть снов; не видеть лиц мёртвых братьев и их драконов. Проклятые. Мятежники, взявшие власть. Получив свободу и право выйти за границы Империи, они потеряли что-то важное; слишком высокая вышла цена. Им уже не хотелось знаний, самостоятельных решений и права выбирать, кому жить; правду сказать, им вообще всё стало безразлично. Неудивительно, что нашлись те, кто, в свою очередь, выступил против — самонаречённые повстанцы-вардены. На этот раз они перешли черту: вторглись в столицу и посмели ограбить королевскую сокровищницу, похитили все драконьи яйца. Одно удалось отбить, за вторым шла погоня, а третье… третье было сейчас у Морзана. Он с лёгкостью одолел ушастого вора, но на помощь к тому подоспел предатель, и вот итог: скорая гибель. А значит, чтобы не допустить потери королевского сокровища, Морзан ещё должен послужить своему повелителю в последний раз. Сколько бы ему ни осталось — дракона варденам не видать.
Бром не торопился выдернуть меч; он торжествовал, уверенный в своей победе над бывшим кумиром. Морзан пошатнулся и тяжело опёрся о каменный парапет. Жизнь уходила из тела, пара минут — и кончено. Эльфы ждут поодаль, Бром не сможет помешать… усмехнувшись в лицо врагу, — из приоткрывшихся губ хлынула кровь, — Морзан рывком перевалился через край замковой стены.
Ветер подхватил полы чёрного плаща, и тот на миг превратился в крылья — увы, не способные вынести тяжести Десницы императора Гальбаторикса. Проклятый рухнул вниз, в гудящий, словно встревоженный улей, город…
…прямо к ногам хромого прядильщика. Тот вышел из дома на рассвете, чтобы отнести шерсть в несколько лавок до открытия рынка, и когда внезапно поднялась тревога, прижался к стене, чтобы избежать копыт патруля, торопящегося защищать ворота. Сверху на камни мостовой с хрустом обрушилось тело, и прядильщик инстинктивно попытался отшатнуться. Когда же разглядел, кто лежит перед ним — в ужасе замер, не решаясь двинуться с места. Морзан ещё был жив — благодаря магии, сто лет дубившей его тело на пару с вином. Он упал на спину, крепко прижимая к животу драгоценную ношу, задохнулся, давясь собственной кровью. Скорее почувствовал, чем увидел крестьянина, и мысленно потянулся к его разуму:
— Подойди!
Тот повиновался.
— Господин? — Склонился над умирающим, стараясь не смотреть на багровое лезвие, ударом выбитое из груди.
— Возьми… передай его королю или одному из наших. Тебе заплатят… много золота. — Морзан судорожно вцепился в рубаху простолюдина и попытался протянуть яйцо. Однако сил хватило лишь чуть приподнять его. Лицо чёрного рыцаря исказилось, кожа посерела и стала прозрачной, похожей на талый, грязный снег. Прядильщик с трудом преодолел желание вырваться из хватки и бежать, не оглядываясь, домой — очень уж ему не хотелось видеть, что будет дальше. Однако бегать он не мог уже давно, да и держал Десница крепко; ничего не оставалось, как левой рукой (правая сжимала неровную извитую трость) принять тяжёлый (золотой? каменный?) слиток. Сунув предмет в мешок с пряжей, он снова попытался освободиться. На этот раз пальцы разжались — и замерли.
Не стоило сомневаться: после смерти Проклятого случится что-то ужасное. Прядильщик поспешил убраться прочь, пока земля не разверзлась или камни не посыпались с небес. Нет, ничего подобного — только ветер внезапно взъярился и принялся кидаться из стороны в сторону, едва не сбивая с ног, хотя утро было тихим. За спиной раздался пронзительный потусторонний вой. Но не это подкосило беднягу, заставив выронить костыль и больно удариться о мостовую локтями и коленями. А внезапно пришедшее понимание того, что Морзан не мог говорить с ним словами, — его лёгкие были полны крови, и губы не двигались, — и всё же прядильщик его слышал, отчётливо и ясно.
«Отнеси его королю, или умрёшь».
Глава 2. Беда
Глава 2. Беда
Звали прядильщика Румпельштильцхен. Вернее, люди куда чаще звали его «Румпель», потому что слишком длинно и витиевато звучало полное имя. Господину такое впору, а не бедному калеке. Он и не возражал — какое право он имел возражать? Но в таком виде имя казалось ему… искалеченным похлеще его самого.
Колесо прялки плавно крутилось, умиротворяя привычным занятием и помогая успокоить разум. Где-то на дне мешка с шерстью лежала драгоценность, стоившая жизни Проклятому. Чего она будет стоить Румпельштильцхену? На награду он особо не рассчитывал: не казнят — и то хорошо. Впрочем, если заплатят, он сможет обеспечить будущее своему сыну, сделать его купцом, спасти от военной службы… Прядильщик оглянулся на мальчика, безмятежно спавшего в кровати у дальней стены. Звали того Белфайр, по простому — Бэй, и он как раз приближался к возрасту, когда его могли забрать в рекруты. Но идти к королю, в соответствии с последним напутствием его Десницы, Румпельштильцхен опасался. Слишком своенравным был Гальбаторикс, своенравным и жестоким. Попробуй докажи, что ты верный слуга короля, а не испугавшийся содеянного преступник. С другой стороны, не идти было еще страшнее: если кто-то узнает о случившемся и доложит куда следует, смерти точно не избежать.
Румпельштильцхен прял целый день, успокаивая мерными привычными движениями мечущиеся в страхе мысли. Забыв о том, что с утра собирался отнести шерсть, склоняясь то к одному варианту того, что следует сделать, то к другому. Решение не спешило приходить, а мысли — успокаиваться. Он прял, мечтая о богатствах и титулах, что получит за королевскую ценность. Прял, плача от безысходности и осознания неминуемой гибели от рук королевских палачей. Прял, равнодушно понимая, что во дворце у него заберут потерянное ими сокровище и выставят его вон, и в его жизни не изменится ничего. Прял, пока пальцы не наткнулись на сверток на дне мешка…
Что же это за драгоценность, за которую пожертвовал собой доверенный человек короля? За которую сулил золото или смерть? Соблазн был слишком велик, и Румпельштильцхен, с опаской оглянувшись на дверь, развернул скрывавшую сокровище ткань. На его коленях лежало нечто, напоминающее яйцо. Огромное, почти две ладони в длину, рифленое, все в глубоких золотых разводах и переходах желтого цвета, теплое и приятное на ощупь. Ничего прекраснее прядильщик в своей жизни не видел.
Что ж, это сокровище не спрячешь и не продашь. И забыть произошедшее или даже сбежать из города — не вариант. Придется идти в замок.
Румпельштильцхен закутал золотое яйцо в ткань и снова спрятал его поглубже. В ту ночь он спал, не выпуская из рук завязок спрятанного под лавку мешка. И проснулся ранним утром — от того, что тесёмки в ладони зашевелились.
Из-под лавки доносилось подозрительное копошение, кожаные шнурки норовили вырваться из сжавшихся пальцев — как тогда, когда Бей посадил ему в мешок кота и веселился, чуть не доведя отца до сердечного приступа. Только сейчас все было куда страшнее. Румпельштильцхен сполз на пол и с ужасом заглянул под лавку. Мешок ходил ходуном. Трясущимися руками прядильщик развязал его — и прижал ладонь ко рту, чтобы не застонать в голос: внутри в окружении золотых осколков сидел маленький дракон.
«Все, теперь точно казнят», — подумал Румпель и закрыл лицо руками. Из бездн отчаянья его вывел прохладный змеиный язык, проскальзывающий меж пальцев, и требовательный писк. Отняв руки от лица, он увидел прямо перед собой золотую мордочку с теплыми карими глазами. Дракон снова лизнул его, на этот раз прямо в нос. Потом, вдруг услышав что-то, замер и, круто развернувшись, метнулся под лавку. Оттуда послышалась возня и сдавленный писк, а затем довольное чавканье. Прядильщик решил не выяснять, что произошло — ему надо было срочно отослать куда-то сына, пока тот не проснулся и не стал задавать вопросы обо всех этих странных звуках.
Рука привычно схватила палку, и Румпельштильцхен, нервно оглядываясь на свою лавку, отправился будить Белфайра. Он растолкал мальчика, сунул ему ломоть хлеба с сыром и почти за шиворот выставил за дверь, пробормотав что-то о том, что таким чудесным утром просто необходимо погулять и сходить за водой, лучше — к дальнему колодцу.
Лишь заперев за сыном дверь, Румпель выдохнул — похоже, тот не успел заметить ничего странного. Отвернувшись от входа, он вздрогнул при виде неожиданного зрелища — дракон сидел прямо на столе, изящно расположившись между посудой. В зубах зверя болтался крысиный хвост и, почувствовав внимание, дракон вытянул шею, протягивая добычу.
Румпельштильцхен нервно хихикнул.
— Ты хвастаешься или предлагаешь?
Вместо ответа крылатый хищник проглотил остаток крысы и с возмущением уставился на человека. Несмотря на всю опасность сложившейся ситуации, Румпель невольно залюбовался драконом — маленький ящер был само изящество, кокетливо облизывающееся раздвоенным языком и сияющее золотой чешуей.
Прядильщик подошел к столу и замер, опираясь на свою палку. Дракон подался в его сторону, и Румпельштильцхен, не устояв, протянул свободную левую руку — погладить сидящее перед ним золотое чудо. Стоило, однако, коснуться блестящей чешуи, как ладонь пронзила острая боль — настолько острая, что рука словно отнялась. Но на этом боль не остановилась, растекаясь по всему телу. В ушах зазвенело; Румпель заскреб ногтями по полу, не осознавая, когда успел упасть.
Дракон с встревоженным писком спикировал со стола и ткнулся мордочкой в лицо прядильщика. Румпельштильцхен закричал — прикосновение принесло новую волну ослепляющей боли, словно на кожу плеснули кипятка. Дракон цеплялся коготками за его волосы, пытался вылизать щёки. Румпель закрылся правой рукой (левая совсем не желала слушаться), но обеспокоенный зверек терся о пальцы, совал нос в рукав, даже за шиворот пытался пролезть, и прикосновения его золотой чешуи обжигали, словно настоящий огонь. Прядильщику казалось, что он сейчас умрет. Вот оно — воздаяние за то, что простой бедняк вроде него осмелился прикоснуться к чуду.
Но потом боль начала понемногу отступать. Казалось, он пролежал так, на полу, несколько часов, прежде чем смог пошевелиться. Тело била крупная дрожь, кожа на левой руке — месте первого прикосновения — горела и чесалась. Румпель поднес ладонь к лицу — посреди неё расплывалось серовато-золотистое пятно овальной формы.
Магический ожог? Проклятие? Предупреждение? В любом случае, похоже, прикосновение к дракону было большой ошибкой. Румпельштильцен медленно сел и откинул лезущие в глаза волосы, пытаясь высмотреть, куда откатилась выпавшая палка. Дракон тут же забрался к нему на колени и требовательно пискнул.
— Тебя надо вернуть во дворец, — пробормотал прядильщик. — А ведь я с самого начала почувствовал, что ничем хорошим это не кончится…
Опасаясь снова прикасаться к ящеру, он аккуратно стряхнул зверя с колен и подобрал под столом свой костыль. Пока Румпель ковылял по дому и собирал в мешок рассыпавшиеся осколки скорлупы, дракон успел поймать еще пару мышей и, наевшись, даже не возражал, когда его загнали всё в тот же мешок.
«Медлить нельзя, — думал прядильщик, завязывая тесёмки сумы и набрасывая на плечи свой старый плащ. — Белфайр может вернуться в любой момент. И так повезло, что он не пришел, когда я корячился на полу».
Румпель не особо верил в то, что во дворце его пощадят. Но придя добровольно с драгоценной ношей он, возможно, сумеет защитить хотя бы Бэя. Только как это сделать правильно? С кем оставить сына, кто позаботится о нём, если его отцу будет не суждено вернуться?
Свернув на соседнюю улицу, он почти столкнулся с молодой красивой женщиной, несшей корзину с яблоками.
— Простите, — Румпельштильцхен замялся, он все время забывал, как ее зовут: то ли Мэри, то ли Маргарет, то ли как-то совсем по-другому. Она была матерью подруги Бэя, Эммы; и эта внезапная встреча вдруг придала ему решимости.
— Вы не видели Бэя? — спросил он.
— Они с Эммой убежали к дальнему колодцу, — улыбнулась та.
— У меня появились кое-какие дела в городе, — медленно проговорил Румпель. — Вы не могли бы присмотреть за Бэем, пока я не вернусь — до темноты и, может быть, дольше?
— Конечно, — удивленно ответила женщина. — Что-то случилось?
— Ровным счетом ничего, — соврал Румпельштильцхен. — Я просто хочу быть уверен, что за моим мальчиком будет кому приглядеть. Так вы обещаете мне?
— Да, — кивнула она, и Румпель тут же похромал дальше, не удосужившись даже поблагодарить или попрощаться. Он слишком боялся возможных расспросов, поэтому поспешил ко дворцу, не замечая пристального взгляда, которым проводила его подергивающуюся под плащом ношу мать Эммы.
Глава 3. Улика
Глава 3. Улика
Высокие крепкие ворота охранялись двумя караульными. Наверняка ещё не меньше пары десятков скрывалось в переходах внутри стены, но Румпельштильцхен старался об этом не думать.
— Меня прислал Морзан. Перед смертью он велел мне передать… кое-что королю Гальбаториксу. Вы могли бы отвести меня к нему, доблестные воины?
— Катись отсюда, мужичьё, — хмуро буркнул один из стражников, не двигаясь с места. — И благодари небеса, что я не вышиб из тебя дух за такие шуточки! К королю его проводить! — хмыкнул, обернувшись к напарнику. — На тайный совет, в Палату Лордов, не иначе!
Румпель с отчаяньем перевёл взгляд с одного на другого. Уйти? Это будет просто. Но он чувствовал, что большей ошибки в жизни уже не совершит. К тому же мешок под мышкой затрепыхался. А если они сейчас решат глянуть, что там за поросёночек? Увидев дракона, никто не станет разбираться, был прядильщик среди недавних налётчиков или не был. Вздёрнут, а потом спросят… в лучшем случае. В худшем — спросят на дыбе.
— Ну, что стоишь? — снова обратился к нему похожий на быка громила в доспехах, и Румпель отступил на полшага, но тут вмешался второй:
— Погоди лютовать, Лерой. Думаешь, этот калека стал бы шутить над нами в такое время? Посмотри на него — он запуган до полусмерти, но не уходит. Кого бы ему бояться больше, чем нас с тобой?
«Бык» с сомнением посмотрел на товарища по оружию, и после снова воззрился на Румпельштильцхена.
— Думаю, нам стоит отвести его к королю, — продолжил страж. — Если дело окажется пустячным, казнят его. Но если оно будет важным, а мы его не пустим — нас. Я не хочу рисковать своей шкурой!
— Благодарю, добрый господин! — Неловко поклонился Румпель, и, запинаясь от волнения, продолжил: — Это очень, очень важно! Иначе я бы не осмелился беспо…
— Давай, проходи, — прервал поток слов тот, кого назвали Лероем. — Проводи его, Грэм, и возвращайся скорее.
Прядильщик боком, по-птичьи, вошёл в замок, опасливо косясь на Лероя и выдерживая почтительное расстояние. Тяжелые ворота захлопнулись за спиной, отрезая привычный мир с его городским шумом и лёгким дневным хаосом рынка; впереди лежала мрачная и величественная цитадель.
— Ступай за мной, и ни шага в сторону, — предупредил стражник. — Здесь ловушки повсюду. Стоит тебе сунуть свой нос куда не следует — останешься без него!
Грэм направился вперёд, и Румпельштильцхен заторопился за ним, пытаясь не отставать. Вдоволь поплутав по величественным коридорам, миновав несколько лестниц и анфилад, они наконец вышли к высоким, позолоченным, украшенным резьбой дверям. Полдюжины тяжеловооружённых воинов в красивых дорогих доспехах явно свидетельствовали, что король был внутри.
— Кто идёт? — раздался грозный окрик. Проморгавшие вторжение в сокровищницу солдаты всеми силами стремились выслужиться и готовы были обнажить клинки на любую тень.
— Я Грэм, страж внешних ворот, — отозвался сопровождающий Румпельштильцхена. — И со мной человек, который принёс королю последние слова Морзана. Доложите об этом его величеству, а я вернусь на пост.
С этими словами он развернулся и ушёл, оставив прядильщика одного под враждебными взглядами шести пар глаз. Нет, не шести — семи. Просто за такими массивными спинами хрупкая фигура в тёмном с позолотой балахоне не бросалась в глаза. Теперь же этот седьмой выступил на свет — тощий, лысый, бледный. Он напоминал костлявую ощипанную птицу, но Румпеля непонятно почему пробрала дрожь, когда незнакомец окинул его взглядом. Бесшумно приотворив своей цыплячьей лапкой массивную дверь, которую, казалось бы, не сдвинули с места все шестеро стоявших рядом громил, человечек растворился за ней.
«Маг! Самый настоящий!» — понял Румпельштильцхен. Сердце быстро заколотилось. Если он выберется живым — будет что рассказать Бэю! Тот по малолетству в магию не верил, но живо интересовался всякими диковинками. Обидится, наверное, что отец дракона ему не показал. Но слишком это опасное дело. Левую ладонь онемение до сих пор не отпускало до конца.
Словно почувствовав его мысли, создание в мешке попыталось трепыхнуться, раскорячило крыло и ткнулось острой мордой в бок. Румпель и до того стоял, опираясь на клюку, не очень ровно, а теперь скособочился ещё больше. Когда уже вернётся этот колдун?
В это мгновение золочёные двери просто распахнулись настежь. Стражи одним заученным движением выстроились по обе стороны от них. Румпельштильцхен сглотнул и вытянул шею, пытаясь заглянуть внутрь; перевёл взгляд на воинов. Из открывшегося взору бескрайнего зала, в который впору было бы въезжать конным отрядом, показался чёрный балахон. Неприязненно глянул на прядильщика и махнул рукой вглубь — входи, мол. Сам же свернул вбок и растворился в тенях.
Делать нечего. Не заставлять же Императора ждать? Румпельштильцхен, внутренне замирая, переступил порог. Палка оглушительно цокнула по мозаичному полу. В противоположном конце находился трон в виде золотого дракона с раскрытой пастью. А сам чертог был таким огромным, что его стены и потолок терялись во мгле, несмотря на два ряда волшебных светильников, протянувшихся дорожками от входа.
Перед возвышением с троном находилось несколько десятков богато одетых людей. Пока Румпельштильцхен подходил ближе, он имел возможность рассмотреть их. Холодно глядели Проклятые, знакомые каждому с младенчества по жутким историям. В город каждый из них выезжал с маленькой армией, и счастьем было не оказаться у них на пути. Хмурились рыцари рангом пониже — у них никогда не было драконов, зато были фамильный герб и имя. Маги в расшитых балахонах мели пол одеждами и взглядами — им, казалось, нет дела до того, кто прервал их собрание. Скучающая сдержанность двора объяснялась просто: Румпельштильцхен не нашёл времени лучше, чем прийти во время собрания Большого Совета, на котором Гальбаторикс решал, кто ответит головой за потерю сразу двух драконов. Каждому казалось, что бедняк — это хороший повод переключить гнев владыки с себя на кого-то другого. Менее ценного, менее важного, менее знатного. Глядишь, и пронесёт.
С интересом на подходившего к возвышению смотрел только один из присутствующих — тот, кто стоял ближе всех к королю, за правым плечом, удобно устроившись в изгибах «драконьего» хвоста. Румпель бросил только один взгляд в его сторону, но этого было достаточно, чтобы пальцы задрожали. Расшитое мелким бисером и драгоценными камнями одеяние, лёгкий доспех, алые волосы и бледное лицо с яркими свежими шрамами, складывающимися в узоры. Это был Дарза — шейд, главнокомандующий, а теперь ещё и Правая рука короля.
На самого Гальбаторикса Румпельштильцхен смотреть боялся. Легендарный Драконий Всадник, единственный, кто осмелился подчинить себе второго дракона после смерти первого, владыка четырех народов Алагейзии. Жестокий, своевольный правитель, по слухам, стирающий селения и сжигающий города ради тренировки своего маленького отряда Проклятых — или вовсе для забавы. Много чего об Императоре болтал простой люд; что из этого правда? Скоро выяснится.
Подойдя к подножию, Румпель с трудом опустился на колени. Взгляд наткнулся на желоб, вписанный в узор пола. В стыках плит виднелось что-то бурое, подозрительно похожее на засохшую кровь. В самом деле, вряд ли в тронном зале отводные каналы служили бы для сточных вод. Надежда на благополучное возвращение домой показалась призрачной и детской. Ох, Бэй…
— Говори, — прорезал тишину властный голос. Румпель склонил голову ещё ниже — не доведи небо оскорбить владыку взглядом!
— Ваше Величество! Меня зовут…
— Никого не волнует, как тебя зовут, червь, — перебил его один из Проклятых. — Переходи к делу. Что сказал Морзан?
Румпель вздрогнул. Начал снова, стараясь говорить коротко:
— Его милость Десница умер, спасая одну… вещь. И приказал мне вернуть её вам. Позволите?
Он кожей ощутил, как подобрались все присутствующие в зале. Гальбаторикс приподнялся над троном, подавшись вперёд, готовый кинуться вниз… но огромным усилием воли опустился обратно. Дарза успокаивающе коснулся его плеча. Они оба сразу поняли, что именно мог передать Морзан.
— Да. Поспеши!
Румпельштильцхен вытащил из-под плаща мешок и непослушными пальцами кое-как развязал узел. Зажмурился — и выпустил золотистого дракончика. Зверь, насидевшийся в душном полотняном плену, живо вытряхнулся наружу и растопырился, разминаясь, прыгая и принюхиваясь к новым запахам. Следом из мешка посыпались осколки скорлупы.
— Простите, Ваше Великодушие, оно само вылупилось, клянусь, я ничего с ним не делал!.. — зачастил Румпель под вздохи, вскрики и потрясённые возгласы присутствующих. Но его слова все пропустили мимо ушей. Из толпы придворных выбрался красивый крепкий юноша; подскочив к прядильщику и схватив его за запястье правой руки, заставил поднять её вверх — так, чтобы все видели.
— Он чист! — заявил громко, с ощутимым облегчением в голосе. И тут же брезгливо отпустил, утратив интерес к простолюдину, зато направился к дракону, который обернулся к нему с искренним недоумением.
— Стой, Гастон! — угрожающе рявкнул Гальбаторкс, на этот раз поднимаясь. Тёмные глаза с непомерно широкой радужкой были устремлены на золотого ящера. Рыцарь покорно остановился и с неудовольствием отступил. Король меж тем обратился к Румпельштильцхену: — Кто-нибудь из твоих домочадцев прикасался к дракону?
— Нет! Нет, Ваше Всемогущество, — торопливо ответил прядильщик, сжавшись и понимая, что ответь он иначе — несдобровать не только ему, но и Бэю. — Никто ничего не знает!
— А ты сам? — вдруг спросил шейд, до того хранивший молчание. Румпель, не удержавшись, вскинул на него глаза, наткнулся на ускользающую улыбку — и в тот же момент понял, что тот видит его насквозь. Лгать было бессмысленно. Он снова потупился, не ответив на вопрос. Дарза обошёл Гальбаторикса и спустился к подножию трона, у которого пытался слиться с мозаикой крестьянин. Дракон зашипел на шейда, но когда тот подошёл ближе, попятился и, пискнув, спрятался под знакомый драный плащ.
— Так как, ты говорил, тебя зовут? — мягко спросил Дарза, остановившись так, что кончики добротных чёрных сапог оказались в поле зрения склонившегося ниц.
— Румпельштильцхен, — выдавил тот, не подобрав достойного определения шейду. «Ваша Светлость» могло показаться насмешкой, а задевать это могущественное существо ему хотелось меньше всего.
— Да какая разница? — сердито поинтересовался Гастон. — Ты же видел — он чист!
Дарза перевёл на него взгляд и склонил голову к плечу. Лицо стало снисходительным, как у взрослого, который слушает неразумное дитя. Ничего не ответив рыцарю, он легонько потыкал прядильщика кончиком сапога:
— Так ты сам покажешь, или мне им всем показать?
Горестно вздохнув, Румпель поднял руку — левую. Золотое пятно на ладони никуда не исчезло, а, напротив, словно бы увеличилось в размерах.
Глава 4. Клятва
Глава 4. Клятва
— Я не знал… не знал, что нельзя его трогать. Что теперь будет?
Зловещая тишина повисла в зале. Гальбаторикс резко выдохнул и почти рухнул на трон. Спешить было уже некуда. И решать, кому поручить долгожданное оружие — тоже. Дракон сделал выбор. Только вот… чем он думал при этом? Старик, бедняк, калека… среди Всадников были те, другие и третьи, но обычно таковыми становились в процессе, а чаще — после смерти дракона; вылуплялись же детёныши для здоровых цветущих юношей. Гальбаторикс давал яйца в руки сотням таких на протяжении последних пятидесяти лет, но ни одно не проклюнулось. Ему хотелось взять ящерицу в руки, встряхнуть и спросить — чем она смотрела?! И чем ей не понравился тот же Гастон, который из брони выпрыгивал — так хотел стать Всадником? Что он только не делал с яйцом, когда было его дежурство. Пол замка сбегалось послушать легенды, песни и посмотреть, как рыцарь заботливо полирует и без того блестящую скорлупу тряпочкой.
В этот момент до упомянутого Гастона наконец дошло, что ЕГО ДРАКОН ему изменил. Юнец покраснел и взорвался:
— Ты!.. Ты!.. Да как ты?!. — Он готов был наброситься на безоружного простолюдина, но стоявший рядом с тем шейд несколько охлаждал пыл. Поэтому Гастон сделал шаг по направлению к трону. — Мой король! Нужно принять меры немедленно! Я знаю, я узнал этого человека! Он дезертир! Он сам покалечил себя, чтобы не воевать за вас! Его презирают все, кто считает себя мужчиной! А теперь он посмел явиться к вам и насмехается, утверждая, что его выбрал дракон?!
Двор загомонил — все заговорили, одновременно, громко, яростно. Румпель, который вовсе не насмехался и ничего не утверждал, вскинулся, желая оправдаться, открыл рот… но на затылок легла на удивление тяжёлая рука, швырнув обратно на пол.
«Я бы не советовал тебе упоминать сына, — прошелестело в голове. Сбитый с толку прядильщик покосился на стоящего рядом шейда. Дарза скучающе смотрел поверх голов. Удивительно, но даже с небольшим ростом удавалось ему это мастерски. Губы его не шевелились, но, вне всяких сомнений, принадлежащий магу голос продолжил: — Ты действительно сам себя искалечил?»
Румпельштильцхен кивнул. Щёки заливала краска стыда и гнева. Страх страхом, но какое отношение имели к происходящему дела более чем десятилетней давности?! Он всего лишь не хотел, чтобы его сын рос без отца. Он не бежал с поля боя, как другие до него. Он заплатил свою цену за право воспитывать ребёнка! И уж тем более он не просил вручать ему дракона!
Лёгкая улыбка Дарзы стала отчётливой.
«Дети не должны оставаться одни».
— Мой король, — волнуясь, заговорил кто-то из Проклятых, сжимая рукоять меча. — Позвольте, я отрублю ему голову и мы избавимся от всех проблем! Дракон маленький — найдёт утешение в ком-нибудь достойном и привыкнет! Шрюкн так же попал к вам — и служит верой и правдой уже не первое столетие!
Вокруг закивали, Гальбаторикс задумался. Дракон из-под плаща протестующе зашипел. Румпельштильцхен вцепился в полу одежд Дарзы. Страшный шейд был сейчас единственным, кто мог бы ему помочь.
— Тогда у вас не было выбора, мой король, — бархатным, как тьма по углам тронного зала, голосом заговорил Дарза, поднимая на Императора пронзительно-светлые глаза. — И риск был оправдан. Но можем ли мы рисковать сейчас, когда род драконов почти иссяк? Когда одно из трёх яиц выкрадено мятежниками, и мы не знаем, для кого предназначено последнее и сколько придётся ждать?
— Значит, ты предлагаешь сохранить ему жизнь? — буднично спросил король Алагейзии, жестом приказав замолчать остальным.
— Я предлагаю не рисковать жизнью дракона, — жёстко бросил Дарза, скрещивая руки. И добавил: — Тем более что это самка.
Взгляды всех скрестились на плаще, пытаясь проникнуть сквозь ткань. Гальбаторикс ощутил внимание заинтересовавшегося людскими разговорами Шрюкна. По мнению дракона, риск потерять свежую самку и её возможное потомство не стоил смерти какого-то сломанного человечка. Румпельштильцхен тоже повернул голову, не удержавшись. Дракон — драконица — тут же высунула морду ему навстречу и привычно прошлась раздвоенным языком по носу.
— Хорош же новый Драконий Всадничек! — зло выкрикнул Гастон, понимая, что мечта всей жизни медленно, но неуклонно ускользает из его рук. Вроде бы все высказались за убийство, кроме шейда — только это «кроме» было, увы, решающим. Но он не мог не предпринять последней попытки переубедить своего сюзерена: — Не только трус, но и калека! Представляю, с какой ловкостью он будет карабкаться на спину дракона и спрыгивать с него… непременно в самую гущу сражения! Женщины бывают слепы, мой король, но вы!..
— Молчать! — рявкнул Гальбаторикс, вновь поднимаясь. — Щ-щенок!..
— Но мальчик в чём-то прав, — вмешался кто-то из магов. — Всадник — воитель, страх и гордость, одно его появление должно внушать трепет!
За троном нарисовалась чёрная голова, сама размером почти с трон, и продемонстрировала собравшимся зубы — каждый размером с меч. Проклятые недовольно заворчали, не собираясь сдаваться так легко. Большинство их аргументов сводилось к «а вдруг дракон выживет?!»
«Если хочешь ещё когда-нибудь увидеть сына — самое время принести клятву».
Румпель вскинул отчаянный взгляд на шейда.
«Какую?!»
«Да хоть присягу повтори».
Прядильщик панически попытался вспомнить хоть слово из того, что вещал им в дупель пьяный капитан отряда, размахивая бутылью с вином. Нет — годы стёрли абсолютно всё, кроме острого чувства брезгливости и тоскливого ощущения абсолютного несоответствия своего присутствия и места действия. Кажется, клятва начиналась с «Убийца драконов»… или «Убийца тысяч драконов»? «Гроза чего-то там»… Но если он обратится сейчас так к королю, то тот станет убийцей прядильщика, не иначе!
«Ладно, повторяй за мной, — смилостивился Дарза. — Только погромче».
Прядильщик распрямился, оставшись на коленях, и возвысил голос, обращаясь к королю:
— Я, Румпельштильцхен, торжественно клянусь принадлежать и повиноваться, быть преданным умом и сердцем, храбро сражаться в будущих битвах под знаменем самого могущественного имени в Алагейзии, облечённого властью карать и миловать, и преумножать его славу отныне и всю свою жизнь!
Гастон расхохотался первым. «Храбро сражаться! — всхлипывал он. — Храбро сражаться!» Остальные вторили рыцарю. Громкий смех бил по ушам, отражаясь от каменных стен. Румпелю захотелось броситься прочь — всю жизнь над ним смеялись вот так, не веря ни единому слову!
«Не вздумай! — остановил его мысленный приказ. — Всё хорошо. Гляди королю в глаза!»
Терять было нечего. Румпельштильцхен поднял голову и впервые за всё время посмотрел королю в лицо. Гальбаторикс некоторое время испытующе удерживал его взгляд, а потом вдруг слегка улыбнулся уголками рта.
— Дарза! — сказал он, и гулкий голос перекрыл чужой смех и задавил его в глотках. — Он мне нравится. Забери этого калеку с ящерицей и верни мне Всадника с драконом! Всё равно, что ты будешь делать с ним и его ногой. Хочешь — ломай и сращивай заново. Не сможешь — сделай его шейдом. Но он должен владеть собственным телом к тому моменту, как дракон вырастет и окрепнет.
Глаза Дарзы заблестели. Они с королём давно спорили на этот счёт. С того самого момента, как эльфийка Арья убила второго шейда. Гальбаторикс требовал от Дарзы обратить кого-нибудь из Проклятых. Тот отвечал, что пытаться провести ритуал с ними бессмысленно — сильные демоны побрезгуют пьяным недалёким отребьем. А те, которые придут на зов… лучше бы им не приходить вовсе. Но на этот раз он не стал возражать — только слегка кивнул и обратился к прядильщику:
— Хватит вытирать пол, у нас и так довольно чисто, — протянул руку и с лёгкостью поднял крестьянина на ноги — тот едва успел подхватить палку. Драконица повисла на плаще, цепляясь всеми лапами, и переползла на плечо. Стоящий на возвышении Гальбаторикс снова заговорил, на этот раз обращаясь прямо к носителю золотой метки:
— А ты… ты повторишь свою клятву позже. Когда будешь способен её сдержать.
— Да, мой король, — поклонился тот.
Глава 5. Дворец
Глава 5. Дворец
Большой Совет был сорван, и Дарза с Гальбаториксом выставили из тронного зала всех, включая причину происшествия. Шейд, впрочем, не преминул мысленно напомнить своему новому подопечному, чтобы тот и не думал о побеге — коридоры всё равно запутаны и полны ловушек. В отличие от немногословного Грэма, он красноречиво поведал о падающих плитах, острых шипах и металлических челюстях, поджидавших незадачливых чужаков. Убедившись по реакции прядильщика, — бывшего прядильщика, — что тот его понял, Дарза, не коснувшись, захлопнул двери изнутри, надёжно отрезав все посторонние звуки.
Румпельштильцхен бессильно прислонился к колонне и принялся ждать. Теперь, когда схлынуло облегчение от того, что он остался жив, пришло понимание: король отдал его во власть шейду, разрешив тому творить, что пожелает. Даже больше: сделать из него такое же чудовище! Хуже чернокнижника, хуже некроманта! Он судорожно вцепился в пустой мешок. Нет, нет, это уж им точно не удастся: за Румпелем отродясь не водилось никаких магических способностей.
Драконица успокаивающе заурчала, ластясь к своему человеку. Прикосновения волшебного создания больше не обжигали. Удивлённый этим, он поднёс к глазам левую руку. Пятно действительно увеличилось — тогда, в зале, ему не показалось. Но теперь оно не доставляло никаких неудобств. Румпель поскрёб золотистую поверхность. Щекотно. Кожа как кожа… только другого цвета и — он приложил ладонь к щеке — горячее. Меж пальцами и скулой протиснулась морда, голову накрыло крыло. Крестьянин подумал, что пятно оказалось очень важным знаком и, похоже, он многих расстроил наличием такового. Придворные, которых выгнали из тронного зала, по большей части разошлись кто куда, но некоторые остались дожидаться новостей и время от времени бросали косые взгляды в сторону калеки. В них была не ненависть и даже не неприязнь… зависть? Румпельштильцхен чувствовал себя непривычно. На него никогда так не смотрели. И причина была в метке на его ладони. Знак дракона? Её знак?
Он решился и слегка погладил блестящую чешую. Драконица закрыла плёнкой глаза от удовольствия и издала стрекочущий звук. «Красавица», — подумал он, впервые позволив себе оценить её — ожившую золотую статуэтку. Раньше он воспринимал крылатую ящерку как чужую собственность, случайно попавшую ему в руки. А теперь, выходит, что она… его?
Его вдруг накрыло ощущение восторга. Что-то подобное он почувствовал, когда впервые увидел младенца-Бэя. Все невзгоды, горести, покалеченная нога тогда отступили на второй план. У него был сын… а теперь появился дракон.
***
О чём говорили король с шейдом, осталось неизвестным: когда последний вышел в коридор, один из пафосно разодетых лордов (чьи имена Дарза никогда не считал нужным запоминать, слишком быстро эти люди менялись), отчитывал Румпельштильцхена за то, что тот, когда к нему обратились, спутал «светлость» с «сиятельством». Или наоборот.
— Простите, ваша милость. — Калека втянул шею и сгорбился. Драконица, напротив, храбро шипела на крикуна и норовила тяпнуть, но маленькая пока ящерка не пугала и не останавливала разошедшегося буяна.
— Скажите, как называется эта трава? — вмешался Дарза, выудив на ходу из-за пояса и сунув пучок каких-то листьев под нос разгневанному царедворцу.
— Откуда мне знать?! Я что, колдун или аптекарь? — возмутился тот, с опаской отстраняясь.
— А разве этот человек похож на аристократа, что вы ждёте от него безупречного знания тонкостей титулования? — шейд говорил тихо, лишь приподняв бровь в притворном недоумении, однако безобидная фраза не обещала ничего хорошего тому, в чьём благоразумии он усомнился.
— Вы правы, я погорячился. Давайте не будем ссориться по пустякам, — на глазах стушевался обладатель титула.
— Не будем, барон. Но вы должны виниться не передо мной.
— Что?! Извиняться перед простолюдином?! — оскорблённо вскинулся придворный.
— Извиняться перед Драконьим Всадником, который будет служить вашему королю! — властно осадил его шейд. На этот раз в голосе отчётливо слышались нетерпение и угроза. Барон ещё секунду пытался испепелить Дарзу взглядом, но, справедливо решив, что у того шансов проделать подобный трюк куда больше, подчинился.
— Прошу прощения, я был не прав, — он чуть склонил голову в сторону затравленно смотревшего Румпеля и поспешил исчезнуть до того, как шейд сочтёт сказанное недостаточно учтивым.
— Не позволяй никому из них так с собой обращаться, — холодно уронил Дарза, провожая барона недобрым взглядом, — твой статус изменился. Так не веди себя как холоп!
С этими словами он направился прочь, не слишком спеша, и Румпель пошёл за ним следом.
— Они мне завидуют, — получился не то вопрос, не то утверждение. Дарза коротко рассмеялся.
— Ещё бы! Драконов сейчас не осталось даже у Проклятых. Только у Гальбаторикса… и потому он король. Да ещё у меня. К слову, тоже драконица. Но не золотая, как у тебя, а сумеречная. Это вызывает у Шрюкна — чёрного дракона, которого ты, возможно, видел за троном — некоторые… проблемы.
— Какие? — полюбопытствовал Румпель. Его интерес к этим легендарным созданиям остался в далёком детстве. Отец рано бросил его, так что рассказывать сказки о могущественных и гордых Всадниках было некому. Вырастившие сироту пряхи чаще складывали истории о богах и героях, о том, как тонки нити судеб, выходящие из узловатых пальцев мастериц, и как важно вовремя поливать Древо Жизни. Древом они гордо именовали старый полузасохший куст в кадке около двери. Будучи маленьким, Румпель верил, что там действительно живут магические существа и маленькие человечки, но быстро понял, что всё это сказки немножко свихнувшихся старух.
— Когда она не желает его общества, то попросту исчезает. Шрюкна это ужасно выводит из себя, — судя по голосу шейда, уж его данный факт только забавлял. Румпельштильцхен заметил, как он то и дело касается стен или лениво помахивает кистью. Один раз Дарза, уверившись, что подопечный достаточно успокоился, не отказал себе в удовольствии продемонстрировать ловушку в действии. Остановившись недалеко от поворота, он дождался, пока глазеющий по сторонам спутник не подойдёт к нему, а после нажал на камень. На расстоянии шага из всех четырёх стен выдвинулись острые стальные шипы в руку длиной. Румпель дёрнулся; его пошатнувшаяся было вера в «смертельно опасные коридоры» получила неоспоримое обоснование.
Наконец Дарза привёл его на верхний уровень замка. Коридоры здесь были выше и светлее, то и дело встречались огромные окна, больше похожие на аккуратные дыры в каменных стенах. Румпель уже валился с ног от усталости, когда шейд остановился рядом с очередной дверью, украшенной крылатыми змеями, и толкнул её.
— Мы пришли.
За дверьми оказалась не просто комната, а огромный чертог, в стенах которого было несколько занавешенных тонкой тканью — а кое-где и тяжёлым бархатом — проёмов. Посредине стояла софа, в остальном пространство было пустым, не считая нескольких картин и вездесущих гобеленов. Дарза пересёк зал, прошествовал в комнату ещё крупнее, выстеленную мягкими коврами от стены до стены. В ней оказался очередной проход, выведший на просторную каменную террасу, с которой открывался вид на город, залитый светом заходящего солнца.
— Когда придёт время, здесь она будет учиться летать, — помолчав, Дарза добавил: — И ты тоже.
Румпель опасливо посмотрел вниз. Стена с этой высоты казалась игрушечной.
— Больше одного раза у меня не получится, — пробормотал он негромко — а ну как шейд рассердится. Тот только хмыкнул:
— Проверим.
И, повернувшись, вошёл обратно под крышу.
Румпельштильцхен нашёл взглядом собственный дом, и сердце забилось сильнее. Он не предупредил Бэя о том, что уходит. Просто ушёл, и сейчас не мог вернуться. Почти так же, как когда-то его отец поступил с ним. Но — нет, не так. Румпель верил, что сделал это ради сына — в то время, как его собственный отец хотел свободы для себя.
— Мне посылать за тобой демона, когда ты в следующий раз отстанешь? — безмятежно поинтересовался Дарза, снова появляясь в проёме, и Румпель заторопился в комнату, не желая испытывать границы благосклонности шейда. Тот нырнул в занавешенный гардиной боковой проход, после чего обнаружился сидящим в глубоком кресле рядом с камином. Слева находилась кровать, а справа, почти у самого огня, стояла тяжёлая кованая ванна, полная воды.
— Можешь отпустить свою драконицу. Она не исчезнет. Сам же разоблачайся и забирайся внутрь. Мне ещё нужно тебя осмотреть, а ты весь пропах страхом, — распорядился Дарза.
Глава 6. Красавица
Глава 6. Красавица
Осмотр Дарзу не удовлетворил: плохо сросшееся костяное месиво превратить в здоровую ногу известная ему медицина была не способна — только магия.
— Ты что, кувалдой кость дробил? — поинтересовался шейд, ощупывая искривлённую лодыжку. Уловив секундное замешательство, поднял бровь: — Вот как. Даже не буду спрашивать, «зачем» и «чем ты думал». Ты не думал, ты действовал. В следующий раз лучше поступи наоборот. Перелом, даже самый неудачный, я бы легко вылечил.
— Значит, я не смогу стать Всадником и меня казнят?
— Я не стал бы тратить на тебя своё время, будь всё безнадёжно. — Дарза перевёл взгляд на драконицу, весело плескавшуюся в остывающей ванной. — Ты дал ей имя?
— Белль, — гордо ответил Румпельштильцхен, вспомнив недавнюю мысль о красоте зверька; крылатая ящерка одобрительно фыркнула в его сторону. — Она на самом деле моя?
— Или ты её, как посмотреть. Хорошее имя, ей нравится, — одобрил шейд. Выпрямился, взял с кресла, где сидел, свёрток и бросил на край кровати садящемуся Румпельштильцхену. — Облачайся, а прежнее тряпьё сожги. Оно больше не понадобится — теперь твоё место в замке.
— А как же мой сын? — вырвался у Румпеля давно мучивший вопрос. — Я могу забрать его тоже?
Дарза, двинувшийся было к выходу, остановился и пропустил волосы сквозь чёрные когти.
— Можешь, конечно, — признал он неохотно. — Но захочешь ли? Некоторое время назад Морзан, которого вы зовёте Кровавым, зачал сына — единственный из Проклятых. Об этом не знал никто, кроме Гальбаторикса и меня. Понимаешь ли, при дворе все пытаются занять место повыше и устранить возможные препятствия. Именно поэтому Проклятые избегают заводить потомство. Это слабость. Любимый человек — слишком большая роскошь в этих стенах. Понимаешь, о чём я? Здесь не самое безопасное место для твоего сына. Некоторые могут попробовать поставить тебя перед выбором между ним — и нею, — он кивнул на золотую фигурку, выбравшуюся на покатый край и расправившую над огнём крылья. — Ни король, ни я не можем допустить с твоей стороны неправильное решение. Поэтому узнав, что у тебя есть ребёнок, Гальбаторикс отправит его в противоположный конец Империи — чтобы ты не отвлекался. Да, его всем обеспечат, дадут хорошее образование; возможно, со временем он даже станет наместником какой-нибудь маленькой страны… но видеть ты его будешь в лучшем случае раз в году, на пиру в честь именин короля. А то и раз в десять лет — времена неспокойные, а король не слишком склонен к празднованиям. Но мальчик не должен расти без отца. Поэтому я даю тебе выбор: признаться во всём Гальбаториксу — или же сохранить эту маленькую тайну между нами. Твой сын будет жить рядом, я позволю тебе его иногда навещать — со всеми предосторожностями, конечно, — и позабочусь, чтобы он не испытывал ни в чём нужды.
— Я буду молчать, — пообещал Румпель.
— Этого мало, — жёстко ответил Дарза. — Не думать. Не произносить его имя даже во сне. Забыть о его существовании, пока я не разрешу вспомнить. Мысли о нём не должны отвлекать тебя от тренировок. Не вздумай посылать ему золото или отправлять слуг — это убьёт его. Представь, что сделают с мальчишкой, который попытается разменять золотой, в бедном квартале. А слуги все куплены, некоторые — дважды или трижды.
Посмотрев в несчастное лицо, шейд наконец смягчился:
— Это ненадолго. Когда ты обретёшь силу, — настоящую силу, а не то её подобие, которым здесь кичатся, — ты сможешь сам диктовать условия, и никто не посмеет тронуть твоего сына даже пальцем. Ты должен приложить все усилия, чтобы это случилось как можно быстрее. А пока… я подумаю, что ты можешь ему сказать. Ужин вам с драконом подадут на террасе, а утром я вернусь, и приступим к занятиям.
Он снова обернулся к выходу, но не успел сделать пары шагов, как Румпельштильцхен окликнул его снова:
— Вы уходите, господин? Разве это не ваши покои?
Дарза рассмеялся.
— Нет. Это всё твоё — мы давно готовились к появлению новых Всадников. Слишком давно, на мой взгляд… но спорить с драконами сложно. Пока они не выберут кого-то себе по душе, они остаются в яйце, пусть хоть тысяча лет пройдёт. Так что располагайся. Спальня не единственная, их здесь шесть или семь. Чем ближе к террасе — тем прохладней. Эта предназначена для зимы, камин есть только в ней. Если тебе тут нравится — живи. Но помни, что золотые драконы очень любят огонь. А пока твоя Белль маленькая и не понимает некоторых различий меж людьми и драконами, она может выскочить из камина, когда ты будешь спать, и радостно стряхнуть с чешуи горсть углей тебе на живот. Поэтому я бы на твоём месте не оставался здесь на отдых, уступив место леди.
И он наконец вышел, оставив потрясённого услышанным и увиденным Румпельштильцхена осознавать произошедшие перемены.
Глава 7. Золото из соломы
Глава 7. Золото из соломы
Проснулся Румпельштильцхен по привычке рано; нога болела нещадно: слишком много вчера пришлось ходить, в том числе и осматривая владения, чрезмерно большие даже для человека с драконом. Белль спала рядом, свернувшись клубком, чуть касаясь его бока. За ночь она удивительно подросла и теперь стала размером с молодую кошку. Калека вздохнул. Не будь её рядом, он, возможно, смог бы убедить себя, что всё произошедшее ему приснилось.
Нет, не смог бы. Слишком мягкой была постель, тонким бельё и… золотисто-серой рука. Вся! Румпельштильцхен панически подпрыгнул, сбрасывая одеяло и задирая рукав — драконья метка расползлась по его телу до самого плеча. Белль проснулась и недовольно зашипела. Потом вдруг сменила гнев на милость, принявшись ласкаться и облизывать ему лицо. Румпель расстроено отпихнул её. Дарза обещал отпускать его к сыну, если он не будет болтать лишнего, но как объяснить любопытному мальчику изменившийся цвет кожи? И почему он продолжил меняться? Ни Дарза, ни Гальбаторикс, обладающие драконами, не были каких-то противоестественных цветов. Может, это нормально для начала и позже пройдёт?
— Огорчу: не пройдёт, — отрезал шейд, появляясь невесть откуда. — Драконьи метки, которые получают Всадники, остаются с ними на всю жизнь. Но происходящее с тобой действительно нетипично… и интересно.
Он приблизился. Что-то жуткое было в его глазах, сродни любопытству экспериментатора. Румпель, поёжившись, одёрнул рукав и спустил ноги с кровати. Несмотря на то, что вчера шейд был очень… добр к нему, не стоило забывать о его чудовищной природе.
Пока Румпельштильцхен одевался, Дарза решил пообщаться с драконицей. Белль, однако же, взаимностью не пылала и попыталась цапнуть протянутую ладонь мелкой, но полной острых, как иголки, зубов пастью. Шейд отдёрнул руку и нахмурился. Они с драконом упрямо уставились друг другу в глаза. Похолодало.
— Я готов, господин, — отвлёк Дарзу Румпель. Тот отстранился от упрямицы и обернулся к нему:
— Драконам с детства необходимо прививать хорошие манеры. Займись этим на досуге. А сегодня мы с тобой отправимся проведать твоего сына… — он сделал выразительную паузу. — Если ты, конечно, сумеешь обезвредить все ловушки.
Румпель, было обрадовавшийся, поник.
— Вот карта, — продолжил Дарза, доставая тонкий, сложенный в несколько раз лист бумаги. — На ней всё отмечено. Идём. Заодно завернёшь на кухню. Дракона нужно хорошо кормить, чтобы он быстро рос.
За следующие несколько часов Румпель заучил с десяток непроизносимых слов, которые открывали возможность свободно проходить по коридорам. Шейд довольно улыбался, тенью следуя за ним и подбадривая, если тот долго стоял на месте. Они оставили Белль на кухне, закрыв её в кладовой со свежими тушками кроликов. Румпелю очень не хотелось оставлять малышку одну, но брать её с собой к Бэю было нельзя. Он долго стоял рядом с ней, гладил золотую чешую, успокаивал и уговаривал, что скоро вернётся, пока в какой-то момент не понял, что она разрешает. Захватив ломоть ветчины и огромную буханку хлеба для Бэя, Румпельштильцхен медленно, но решительно продолжил прокладывать себе путь наружу.
Они выбрались через одну из маленьких дверей. Перед тем, как позволить ему выйти в город, Дарза протянул пару перчаток тонкой кожи:
— Никто не должен видеть твою руку.
Румпельштильцхен кивнул, представляя реакцию соседей. Они, пожалуй, и так, заметив, во что он одет, начнут трепать языком. Но тут он может сказать, что получил работу при дворе. Все знали: такую тонкую шерсть, как он, немногие в городе умели прясть. Если бы не слава дезертира и предателя — он бы мог жить пусть не богато, но в достатке. Однако верноподданные Империи предпочитали покупать шерсть погрубей, но у порядочных людей.
Проходя сквозь ворота, Румпель опасался, что стражи узнают его и окликнут. Но, видимо, караул сменился, — на часах стояли совсем незнакомые солдаты. Дарза, накинувший капюшон, время от времени становился настолько незаметным, что Румпельштильцхен почти забывал о его присутствии. Лишь отойдя на значительное расстояние от замка, Дарза сбросил с ярких волос ткань и прищурился, подставив лицо солнцу.
— Ты никогда раньше не занимался магией? — задал он неожиданный вопрос. Впрочем, неожиданным он был только по времени — так-то Румпель ждал его давно.
— Нет, господин. Никогда — у меня нет способностей.
Плечи шейда мелко задрожали, он прикоснулся к губам кончиками пальцев. Присмотревшись, Румпель понял, что тот беззвучно смеётся.
— Хотел бы я посмотреть на того, кто сказал тебе это. Хотя вряд ли желание было бы взаимным. Впрочем, возможно, виновата метка Всадника. И всё же… Ещё никто на моей памяти не смог с первой попытки обезвредить все зачарованные королём ловушки. А ты справился всего за четыре часа.
Румпельштильцхен споткнулся и чуть не упал. Первым желанием было броситься в ноги и умолять не делать из него шейда. Ему хватало внезапно ворвавшегося в жизнь дракона, короля, новых обязанностей. Только становиться демоном ему не хватало!
— Ты можешь не желать власти или силы, — спокойно сказал Дарза. Смех прекратился так же быстро, как и начался. — Но только так ты защитишь своего ребёнка. Подумай об этом, пока есть время.
***
Как Румпель и ожидал, все встреченные соседи провожали его изумленными и даже недобрыми взглядами — внезапно сменившаяся на откровенно богатую одежда слишком бросалась в глаза, заявляя о произошедших в жизни бедного прядильщика переменах. Он непроизвольно ускорял шаг, пытаясь уйти от этих взглядов, несмотря на больную ногу. Дарза тронул его за плечо, вынуждая остановиться.
— Что значат мысли этих людей? — безмятежно спросил шейд.
— Но я не могу знать их мыслей, господин, — недоуменно отозвался Румпельштильцхен.
— Я не спрашивал тебя, что они думают или о чем. Мне это сейчас абсолютно не важно. Что их мысли значат для тебя?
Румпель замялся. Он не совсем понял, что имел в виду Дарза.
— Из-за них ты обрекаешь себя на боль, — снизошел до объяснений шейд, — хотя правильный ответ на мой вопрос должен звучать: «Ничего».
И он плавно двинулся дальше по улице. Румпелю ничего не оставалось, как пойти за ним.
Дом был пуст. В первое мгновение Румпельштильцхена окатила волна страха за Бэя, но затем он вспомнил свою вчерашнюю встречу с матерью Эммы. Через минуту он уже стучал в ее дверь.
— Румпель! — воскликнула она, увидев его на пороге, и на ее возглас тут же вскочили сидевшие у очага Бэй и Эмма. — Я уже думала, что ты…
— Где ты был? — подлетел к отцу Белфайр. — Я беспокоился о тебе!
— Все в порядке, Бэй, — только сейчас, произнося эти слова, Румпельштильцхен начал осознавать, что всё действительно в порядке. Даже больше чем в порядке.
— Спасибо, — обратился он к матери Эммы, снова запнувшись о её имя, вернее, свою забывчивость, — что присмотрели за ним.
— Мне совсем не трудно, — отмахнулась она, — но действительно, где ты был?
Она окинула быстрым взглядом новую одежду Румпеля — и наконец заметила его спутника.
— Здравствуйте. Я Мэри.
— Очень приятно,- слегка склонил голову шейд, не назвав в ответ своего имени.
Тут Румпельштильцхен понял, что окружающие не видят истинного облика Дарзы. Иначе люди реагировали бы совсем по-другому, да и Мэри не была бы так приветлива. Кстати, следует запомнить наконец, как ее зовут.
— Я теперь состою на службе у короля, — сказал Румпель, сразу отвечая на уже заданные и на некоторые будущие вопросы.
— Что?! — воскликнули хором Мэри и Бэй.
— Папа, ты сошел с ума? — добавил Белфайр.
— Позвольте, я поговорю с сыном, — кивнул соседке Румпель, положив руку на плечо Бэя, и потянул мальчика от двери.
— Что произошло? Папа, ведь что-то случилось, верно? — спросил Белфайр, когда они отошли к растущим у дороги яблоням.
— С чего ты взял? Все просто замечательно! Мы с тобой больше не будем бедствовать!
— Ты пропал на сутки! А теперь заявляешь, что будешь работать на короля, и еще спрашиваешь, с чего я взял, что что-то случилось?
Румпель замялся. Он не мог рассказать сыну правды, не подвергая его опасности, но и совсем ничего не сказать ему…
— Бей, послушай меня. Ты должен мне верить. Все, что я делаю — я делаю ради тебя. И сейчас у меня появился шанс обеспечить тебе лучшую жизнь. Но мне придется пока что жить во дворце.
— Во дворце? Почему? Если твоя пряжа понравилась королевским ткачам, почему ты не можешь, как всегда, прясть дома и относить им готовую пряжу?
— Потому что… — Румпельштильцхен осекся, не зная, что лучше сказать.
— Потому что твой отец — просто волшебник, — вдруг сказал неслышно подошедший к ним Дарза и подмигнул недоверчиво смотрящему на него Белфайру. — Нет, правда, все во дворце рты пооткрывали, когда увидели, что он принес.
— Он всего лишь прядет шерсть, — хмуро сказал Бэй.
— Шерсть? Да он может выпрясть золотую нить из соломы. Там такие нужны, — явно веселился шейд, — поэтому он будет работать во дворце. Мы будем уверены, что всё, что он сделает, достанется королю — а твоему отцу не придется ходить через весь город.
— Бэй, мне нужно остаться во дворце, — снова подал голос Румпель, — но я обещаю тебе, что все будет хорошо.
Мальчик, переведя взгляд с отца на его странного спутника и обратно, нехотя кивнул.
— Я верю тебе. А королевская служба… все лучше, чем шейдом стать, верно?
Прядильщик вздрогнул, а Дарза, казалось, едва не рассмеялся, но снова лишь прижал пальцы к губам, гася улыбку, словно ее появление причиняло ему боль.
Перед уходом Румпельштильцхен вручил Мэри принесённую провизию и попросил взять его сына под свое крыло. Ей они с Дарзой скормили ту же историю, что и мальчику, и вопросов у нее не возникло. Румпелю даже показалось, что она обрадовалась за него. А уж когда Дарза сунул ей денег «за беспокойство» — и вовсе радостно рассмеялась.
Но когда они возвращались в замок, на душе у Румпельштильцхена все равно было тяжело. Действительно ли он сможет выполнить данное сыну обещание? Да и весь разговор с Бэем — Румпелю казалось, что во всей его жизни не было столько недомолвок и лжи, как в одной этой беседе с тем, кому он врать как раз и не хотел.
— Зачем вы наговорили Бэю… это все? — не выдержав, спросил он у шейда.
— Хочешь соврать — говори правду, — пожал плечами Дарза, — и быстрее поверят, и совесть чиста, если она еще есть.
— Золото из соломы — правда? — горько рассмеялся над таким очевидным обманом Румпель.
— Ты действительно это можешь, — равнодушно бросил шейд, — или сможешь, если захочешь научиться.