All that we see or seem Is but a dream within a dream
Название: Маскарад
Оригинальный текст: Masque Night
Автор: Kelaine729
Переводчик: _Nirva
Бета: Milena Main
Категория: гет, джен
Жанр: романтика, драма, ангст, AU
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Румпельштильцхен, Белль, Бэлфаер, Гастон, Морис, ОЖП, ОМП.
Предупреждение: смерть персонажа
Размер: макси. 98,331 слов, 27 глав.
Статус: Перевод в процессе.
Краткое содержание: АУ. Каждый вечер в замке владыки Мориса звучит музыка - там празднуют победу в войне с великанами. Для Белль, любовницы сиятельного Гастона, этот бал - пытка. Одна из многих, которые ей пришлось выдержать с тех пор, как ее муж Румпельштильцхен погиб на войне. Она думала, что сможет вынести все, пока однажды владыка Морис не решил продать ее сына Бэлфаера мстительному Темному магу.
Публикация на других ресурсах: по запросу.
Примечание переводчика : Первый фик по Once, который зацепил до такой степени, что захотелось его перевести, несмотря на размер). Это тщательно выстроенный мир, где героев и события перетасовали так, что получилась новая история. Надеюсь, найдутся желающие ее почитать. (И, надеюсь, что хватит пороха ее закончить)))
Разрешение на перевод получено.
Глава I
Она чувствует, что медленно сходит с ума.
Вокруг кружатся пары, играет музыка. На ней темно - красное платье, оттеняющее бледность кожи. Пышная юбка напоминает розовый бутон, чьи лепестки дрожат при каждом движении. Узкий лиф сверху отделан высоким воротником, застегнутым на драгоценную брошь. Вырез платья настолько глубок, насколько позволяют правила приличия при дворе владыки Мориса. Почти все ее выходные туалеты выбирал Гастон. Лишь черное платье, траурный наряд, который, несмотря на недовольство правителя, она надевает в каждую годовщину cмерти мужа - ее собственный выбор. Темный бархат скрывает ее всю, от шеи до пят. Когда она снова облачится в него через месяц, густая вуаль спрячет лицо, перчатки обтянут руки. И на целый день ее оставят в покое. Она просидит до заката во мраке маленькой часовни. Никому не будет дела до того, плачет она или улыбается, молчит или изливает камням душу.
Ходят слухи о возможной женитьбе Гастона. Она не знает, стоит ли волноваться, ибо помнит, что Гастон обещал, когда ее отдавали ему в «компаньонки». Он верен слову, поэтому она не боится быть брошенной на произвол судьбы. Вначале Морис часто говорил, что если она понесет от Гастона, он заставит того признать ребенка своим законным наследником. Но она бесплодна, ее чрево мертво и пусто, как она сама. Когда-то давно она любила мужчину ( прошло всего семь лет, семь лет, а кажется, что с тех пор минули века). Она вышла за него и родила ему сына.
Морис хмурится, глядя на ее ребенка. Он никого так не презирал в своей жизни, до ее появления при дворе. Обо всем остальном еще можно забыть. Превратить в небыль, в сказку о потерявшейся принцессе, которая выросла среди крестьян, но волею судьбы обрела положенное ей место. Остальное можно было бы даже простить (Владыка Морис именно так и выразился: «простить»), не будь дитя прямым доказательством ее преступления. Она молча кивает, притворяясь, что не понимает, чего Морис хочет от нее. Она скорее согласится на муки и смерть, она раз уже сделала это - прежде чем позволит забрать у себя сына. Так что благородных она кровей или нет, Гастону не нужна жена, которая не в состоянии родить наследника, перечеркнув тем самым свое прошлое.
В бесплодных попытках зачать ребенка проходит два года. Она перестает ждать, да и Гастон с Морисом, похоже, уже лишились надежды. Если Гастон женится, возможно, ей назначат пожизненную пенсию, как хорошим слугам, в которых больше не нуждаются. Тогда она сможет тихо жить в какой-нибудь глуши, где только сны будут приходить к ней ночами. Но что, если он просто бросит ее, вышвырнет вон за ненадобностью после смерти Мориса? Ее передергивает от этой мысли. Она слишком хорошо знает, что тогда случится. Лучше уж смерть, чем отправиться обратно. Но что станет с ее сыном? Несмотря на косые взгляды Мориса, мальчик получает хорошее образование. Она надеется, что в будущем он сможет стать канцеляристом или секретарем при дворе Гастона, позабыв о воинской славе и рыцарских подвигах. Его отец погиб на войне. Она помнит, когда в деревне впервые услышали об ужасной бойне. Новости с фронта шли медленно. Она узнала о смерти мужа, уже год будучи его вдовой. Как она могла желать солдатской доли своему сыну? Впрочем, у нее едва ли будет выбор. Судьбу мальчика решат Гастон или Морис, исходя из своих понятий о достойном будущем для него. Мориса в свое время король произвел из простых рыцарей в вельможи за подвиги в битве. Возможно, он захочет, чтобы мальчик пошел по его стопам. Гастон же, зная, как именно нынешний владыка получил свой титул, может воспрепятствовать этому. Значит, Гастона она должна ублажать, чтобы в будущем он спас ее сына, сына, который однажды все поймет и не простит ей.
И она носит выбранные Гастоном платья, неискренне улыбается, танцует. Позже, когда они останутся одни, она снова натянет на лицо улыбку и начнет танцевать. Или хотя бы попытается. С каждым днем это становится все труднее. Как будто у нее внутри что-то окаменело. Но так нельзя. Она помнит, от чего избавил ее владыка Морис. Она знает, Гастон никогда не полюбит ее сына, но и не станет использовать его против матери. Пусть Морис подарил ее Гастону, нимало не заботясь о ее чувствах, обращался с ней, как с вещью, но вещью дорогой и ценной. Все могло быть гораздо хуже. Так что не ей мечтать о несбыточном.
Но она рада, что танец закончен, и у Гастона другая партнерша. Однако, сбежать из бальной залы она не может, пока не потанцует с другими вельможами. К счастью, сегодня тех вполне удовлетворяют фальшивые улыбки и пустые разговоры. Нынче ночь торжества. Никто из гостей не станет просить ее замолвить за него словечко Гастону и не попытается выведать секреты владыки Мориса. Война окончена. Они спасены. Почему же ей кажется, что это уже происходило тысячи раз? Почему только что обретенный мир имеет горький привкус праха и тлена? Наконец она получает позволение удалиться и, сославшись на утомление, направляется в одну из боковых комнат. Ее рука непроизвольно тянется к блестящему золотому медальону на шее. Это подарок Гастона, но у нее есть иная причина носить его не снимая. Она уже собирается открыть медальон, как вдруг осознает, что не одна в комнате, и вздрагивает, чувствуя неправильность происходящего, которую не может объяснить. Неизменная форма этого дня будто уже выбита в камне, поэтому она точно знает, что будет дальше. И совершенно уверена, что никого постороннего здесь быть не должно.
Однако, он здесь - темная фигура, презрительно смотрящая на нее из тени. Человек делает шаг вперед, но его лицо скрыто капюшоном.
- Госпожа… Белль?
Его голос – высокий и насмешливый, и ее имя в его устах звучит как оскорбление, словно его искупали в сточной канаве. Что ж, к ней не впервые так обращаются. Людское пренебрежение давно перестало ее трогать.
- Не госпожа, - отвечает она спокойно, - Я - мадам Белль.
- Ах, да. Ручной зверек владыки Мориса?
В его словах явное желание укусить, но она не совсем понимает, что имеется в виду – Морис всегда относился к ней только по-отечески.
- Мне дали понять, что это Госпожа Розамунда попросила мужа пригласить меня ко двору. – отвечает она по-прежнему безмятежно.
Госпожа Розамунда - хворая жена владыки Мориса, которая даже ради сегодняшнего празднества не покинула свои покои.
- Вот как? И она так же, как и я, считает вас пустой тратой времени и усилий?
Она никогда не видела его при дворе, а простолюдин не позволил бы себе так отзываться о госпоже Розамунде. Возможно, он из дальних земель? Посланец какой-нибудь знатной дамы, которую прочат за Гастона?
Это объясняло бы его неприязнь. Ее воспринимают как угрозу? Смешно. Но если он действительно тот, кто она думает, с ее стороны будет некрасиво даже случайно помешать переговорам. К тому же, она давно перестала прислушиваться к тем, кто шепчется за ее спиной.
- Вы правы. Я никогда не смогу в достаточной мере отплатить госпоже Розамунде за ее доброту.- говорит Белль, притворяясь, что не поняла смысла сказанного.- И никогда не буду мешать ее планам.
Человек смеется жутковатым, визгливым и каким-то нездешним смехом.
- Неужели? Я…
- Мама! – к ней со всех ног бежит Бэлфаер, - меня попросили передать тебе. Я…, - он резко останавливается, заметив, что она не одна. Белль прижимает сына к себе, отчасти, чтоб приласкать, отчасти, чтобы защитить от злобного незнакомца. Ведь Бэй еще совсем дитя, несмотря на всю свою смелость. Ему только шесть.
- Что ты здесь делаешь? Я же давно отправила тебя спать!
Бэй опасливо косится на человека в капюшоне, который, к счастью, стоит тихо и абсолютно неподвижно.
- Госпожа Розамунда хочет поговорить с тобой, мама. С нами обоими.
Белль хмурится. Это необычно. Госпожа Розамунда болеет уже много лет, за это время Белль видела ее лишь дважды. Она надеется, что не произошло ничего плохого.
- Возможно, она просто хочет узнать про бал, - подает голос незнакомец. Белль хмурится сильнее.
- Бал? У нас давно нет времени на такие развлечения, - произносит она, снова чувствуя какую-то странность. Она уверена, что им нечего праздновать - великаны выигрывают войну.
Но ее тревожит призрачный отзвук воспоминаний, красное платье, страшная усталость, как будто все их танцы и веселье лишь прелюдия к этому моменту, застывшая в янтаре.
- Разве? Что ж, должно быть времена меняются. - смеется незнакомец и растворяется в тенях.
Белль смотрит на свое платье и ее почему-то удивляет, что оно золотое, а не темно-красное. У них давно не было балов, но Гастон хочет, чтобы она всегда выглядела как знатная дама. Увы, слишком многие желали бы забыть, что она вообще имеет отношение к знати. Как и у всех платьев, которые Гастон дарит ей, у этого слишком глубокий вырез на ее вкус. Одно дело появляться в нем на публике, когда она обязана блистать, совсем другое – в покоях госпожи Розамунды, которая относится к ней, как к дочери. Белль хочет сбегать в свою комнату взять шаль, чтобы прикрыть плечи. Но раз сама госпожа Розамунда позвала ее, возможно, времени терять нельзя. Она быстро поворачивается, не выпуская сына из объятий. Она знает, что нужно делать, как будто уже делала это тысячи раз.
***
Госпожа Розамунда полусидит в постели, откинувшись на подушки, подложенные ей под спину. Она бледна, как полотно, словно даже эта расслабленная поза слишком утомительна для нее. Но она так светло улыбается при виде Белль, что та уверена: Розамунда не умрет. Не сегодня. Ее голубые глаза блестят по - прежнему ярко, ее волосы теплого медового цвета также отливают медью.
- Моя дорогая госпожа Белль, - говорит она, и когда Белль пытается возразить, останавливает ее. – Разреши мне называть тебя так сегодня. Ты должна носить дворянский титул, знаешь? Твоя мать была моей сестрой, а твой отец был… Твой отец - знатный вельможа. У Белль на языке вертится вопрос, но она так и не решается его задать.
- Я… я обещала владыке Морису, что никогда не буду пытаться узнать имя своего отца, моя госпожа. - говорит она, - И не нарушу этой клятвы. Я слишком обязана ему.
А если верить сплетням, которые до нее доходят, для Бэя лучше, если она никогда и не узнает.
Розамунда хмурится.
- Ты обязана ему гораздо меньше, чем считаешь, моя дорогая. Если бы моя сестра тогда не сбежала, я бы приняла тебя как свою дочь. Скандала бы не случилось, и ты получила бы все права, положенные тебе по рождению. Белль качает головой. Она хочет возразить, что земли и титул передаются по наследству в роду Мориса, но боится ответа, боится, что если слова прозвучат, она не сможет притвориться, будто не расслышала или неправильно их поняла. Ее глаза, ее волосы, ее миниатюрная фигура, все это говорит о родстве с семьей госпожи Розамунды. Но есть что-то в форме ее лица, что напоминает владыку Мориса.
- Дай-ка мне взглянуть на твоего сына, - говорит Розамунда и с улыбкой смотрит, как Белль подталкивает к ней Бэя.
- Бэлфаер, - произносит госпожа, - Ты дала ему это имя?
- Оно в ходу там, откуда родом мой муж - говорит Белль. - Это сильное имя. Мне пришлось выбирать его самой, так как муж был на войне, но думаю, он бы не возражал.
- Твой муж. - Повторяет Розамунда. - Знаешь, некоторые не верят в его существование.
Белль дотрагивается рукой до медальона.
- В таком случае они ошибаются.
- Возможно, так было бы даже лучше, - произносит Розамунда. Непохоже, что она пытается переубедить Белль, слишком спокойно звучит ее голос. – Ты же понимаешь, дитя благородных кровей, чей отец неизвестен, это не то же самое, что сын простого крестьянина.
- Я знаю,- кивает Белль, - И ради Бэя, я должна была…
Если бы она действительно любила Бэя, любила больше, чем бесплотный призрак, разве бы она не сделала это для него? Но…
- Я не могу. Бэй - все, что осталось у меня от Румпельштильцхена. А я не могу предать его память .
К удивлению Белль( хотя на самом деле она вовсе не удивлена. Как будто их разговор повторяется раз за разом, и она не впервые произносит эти слова), Розамунда не спорит. В ее глазах – сочувствие и усталость.
- Я понимаю. Прости, что напомнила. – Она через силу улыбается. - Я рада, что ты вернулась к нам. Жаль мы не смогли дать тебе того, что ты заслуживаешь. Но я счастлива, зная, что дочь Элизы жива. И будет жить. Это то, что я хотела сказать тебе, Белль. Ты будешь жить. Ты и твой сын.
Госпожа Розамунда больна, ее мысли путаются. Белль не хочет смущать ее покой жестокой правдой. Но они окружены великанами. Анволия пала. Надежды нет (как нет и балов в честь освобождения и победы)
- Ты не веришь мне, правда? – спрашивает Розамунда.- Это не важно. Завтра вечером ты будешь танцевать на празднике в честь окончания войны. И каждый последующий вечер.
- Конечно, так хорошо снова начать танцевать, - поддакивает Белль.
- Называй меня тетей, - просит Розамунда, - Только сегодня, пожалуйста, зови меня тетей.
- Тетя. В таком случае, тетя Розамунда, когда мы разобьем великанов, вы должны прийти и посмотреть, как я танцую.
- О, дитя мое, как бы мне этого хотелось! Но у меня есть обязательство. Я должна заплатить…
- Моя гос… Тетя? Я не понимаю.
- Это волшебство, - говорит Розамунда, - Заклятие. Время остановится. Ничто не сможет пересечь наши границы. Но внутри них все будет так, как должно быть. – Она вздыхает, - Ну, или так, как представляет себе Морис. Я люблю его, несмотря ни на что, но у него плоховато с воображением…
- Тетя Розамунда?
- Неважно. – снова вздыхает та.
В дверь стучат. Владыка Морис застывает на пороге, увидев Белль и Бэйфаера.
- Что вы здесь делаете?
- Тише, дорогой, - шепчет Розамунда. - Я послала за ними. Она - дочь моей сестры. А он - ее сын. Мне хотелось поговорить с ними сегодня. Неужели ты осудишь меня за это желание?
- Нет, конечно, нет.
Морис встревожен. Он смотрит на Белль, потом на Розамунду. В глазах - боль, словно его гнетет тяжелое бремя.
- Все хорошо, - произносит Розамунда. - Я уже сказала то, что должна была. Белль, дорогая племянница. И Бэлфаер. Знайте, что я люблю вас обоих. Но вам пора идти. Идите, нам с владыкой Морисом нужно
закончить наши дела.
- Розамунда, - говорит Морис. У него в глазах стоят слезы. Заметив их, Белль переводит взгляд на бледное лицо своей тети. Госпожа хворает уже много лет, но что, если… Ее желание видеть их с Бэлфаером, ее странные слова. Белль боится, что она умирает.
- Все хорошо,- повторяет Розамунда,- просто другого пути нет.
С улыбкой она берет руку Мориса и прижимает к своим губам.
- Я знаю, ты любишь меня. И я не ухожу навсегда. Это мгновение будет повторяться, и повторяться каждый вечер, пока время ходит по кругу.
Не понимая, что происходит, Белль хватает Бэлфаера за руку и выскакивает из комнаты. Она оглядывается лишь раз: Владыка Морис больше не сдерживает слез. В его руке длинный кинжал.
Дверь захлопывается.
Рядом снова стоит тот незнакомец.
- Все точно так же, как вы помните, дорогуша? – спрашивает он, и мир опять подергивается дымкой.
- Он собирается ее убить, - говорит Белль, - Я… я не понимаю. Я знаю это. Откуда я это знаю?
- О, она мертва уже много веков! Наконец-то кто-то заметил.
- Нет. Она жива. Когда начнется бал, - в смятении она остановилась. - Скоро должен быть бал…он уже был…ничего этого не случалось. Но я знаю. Как?
Он ухмыльнулся:
- Потому что все это уже произошло. И еще произойдет. И будет повторяться снова, и снова.
Но то, что вы видели там, - он махнул рукой в сторону покоев Розамунды, - не часть круговорота, что бы она не говорила. Заклятье вступило в силу позже. Но она ваша тетя. Ах, нет, простите, она была вашей тетей. Полагаю, поэтому вы проживаете этот момент снова и снова. Вот повезло - то. - Он хихикнул.
Она чувствовала исходящую от него злобу. Никто, даже Хордор, когда она унизила его перед всей деревней не испытывал к ней подобной ненависти.
- Вы сердитесь на меня, - сказала Белль, понимая, что это слишком мягкое слово для того, что она чувствует в нем. - За что? Что я вам сделала?
- Скажем так: вы напоминаете мне кое-кого. У меня когда - то была жена, знаете ли. Ох, о чем это я, конечно, не знаете. И завтра, когда я вернусь, тоже знать не будете. Так вот. Она была милая. Верная. Так я думал. Пока однажды, вернувшись домой, не обнаружил, что она сбежала с другим мужчиной. Конечно, со временем он ей тоже надоел. Или же она просто захотела большего. Когда я ее нашел, она уже обхаживала вельможу.
Оцепенение, которое так давно сковывало Белль, исчезает. Будто ей дали пощечину. Она вспоминает : Хордор пришел к ней после того, как в деревне узнали о смерти всех ушедших на войну мужчин, и сообщил, что она уже год, как вдова. Неважно, что она об этом не знала. Время скорби прошло. Она может снова выйти замуж, если хочет. И если не хочет – тоже. Он сказал, что избавится от Бэя - отошлет в сиротский приют в Лонгбурне. Трехмесячного младенца без матери. Для такого малыша -это смертный приговор. Хордор даже не удосужился дождаться ответа, просто схватил ее за плечи и притянул к себе.
У Белль помутилось в голове. Она отбилась от Хордора и вытолкала его на улицу. К несчастью, на глазах у половины жителей. То, что она совершила, считалось преступлением. К тому же, человек, на которого она напала, служил Герцогу и был поставлен следить за порядком в их деревне. Так что Хордор на законных основаниях приговорил ее к двадцати ударам плетью и штрафу в тридцать серебряных монет, которых у нее не было.
Должницу, неспособную заплатить, продавали в услужение тому, кто больше даст, и она обязана была работать на своего хозяина как рабыня, пока не выплатит потраченные на нее деньги.
Белль была уверена, что Хордор намеревался забрать ее себе. Он даже несколько раз поднимал цену. Но ее купил капитан корабля, недавно прибывшего в гавань. Когда Белль пороли на деревенской площади, он свистел и смеялся. Но, несмотря на то, что моряк вовсю забавлялся с ней сам и время от времени позволял развлечься команде, он оставил с ней Бэя. И, в конце концов, его корабль бросил якорь в Приграничных землях.
Перед смертью мать Белль дала ей кольцо и наказала использовать его только в случае крайней необходимости, если она окажется в действительно отчаянном положении без всякой надежды. Тогда кольцо следовало послать правителю Приграничных земель и его жене. Белль до сих пор помнила леденящий ужас ожидания: окажется ли мать права, принесет ли кольцо долгожданное избавление.
В чем-то ожидания оправдались. Владыка Морис освободил ее и забрал к себе. Или не освободил. Но его двор оказался гораздо лучшим местом, чем то, откуда она прибыла. Да и Гастон был неплохим человеком, лучше капитана Джонса. Не склонным к жестокости. Он никогда не бил Белль, не заставлял приходить к нему, если той нездоровилось, и вряд ли был способен отдать ее кому-то из своих людей просто для развлечения, как кость собаке.
Но он несколько раз пытался уговорить ее отослать Бэя. Не в приют, где бы мальчик голодал. Гастон был выше этого. Он предлагал отдать его в обучение к достойному человеку, в родовитую приемную семью, обещая обеспечить ему безбедное существование. Возможно, так и следовало поступить. Возможно, как говорил Гастон, она стояла на пути Бэлфаера к лучшей жизни, жизни, где он мог бы стать кем-то большим, чем просто побочным сыном рыцарской содержанки. И, вероятно, Гастон был прав, считая, что только себялюбие не позволяет ей отпустить ребенка. Жгучая потребность защищать Бэлфаера, каждый день доказывать, что мать любит его и не бросит, что бы ни случилось, казалось, была для Белль единственной причиной продолжать существование. Забрали бы сына, и она бы просто легла на землю, не в силах даже дышать.
Она привыкла к оскорблениям. Даже те, кто расточали ей комплименты, просили об услуге и мило улыбались в лицо, за спиной рассказывали скабрезные истории. Постыдная тайна госпожи Элизы. – говорили они. - Сама родилась в навозной куче и позволила себя обрюхатить крестьянской свинье, которую, поди, в грязи и нашла. Белль не обращала внимания.
Но слова странного человека почему-то пробрали куда сильнее. Однако, холод и пустота уже очень глубоко проникли в ее существо.
- Так что же вы сделали, когда нашли ее? – спросила Белль почти бесстрастно, выказав лишь вежливое любопытство.
Он осклабился, показав ряд острых гнилых клыков.
- Наказал ее, дорогуша, что ж еще?
Потом перевел взгляд на Бэлфаера, и его ухмылка исчезла.
- Уходя, она забрала с собой мое величайшее сокровище. Как я мог ее простить?
Отголоски боли и гнева исчезли, оставив Белль лишь бесконечную усталость.
- Полагаю, не могли,- согласилась она.
Мир снова утратил четкость.
Мы победили, напомнила она себе. Великаны разбиты. Земли владыки Мориса в безопасности. Навсегда. На завтра назначен бал в честь освобождения. Если это было освобождение.
Белль устало берет Бэлфаера за руку.
-Тебе давно пора в постель!
Она должна быть счастлива. Все хорошо, все опасности позади. Но знание не приносит успокоения. Она чувствует, что уже тысячу раз проживала этот момент, как будто пресловутое освобождение – всего лишь очередная ловушка. Она чувствует, что медленно сходит с ума.
Глава II
Чаша доброты *
Белль берет себя в руки и поднимается, чтобы традиционно поприветствовать гостей перед началом бала. В груди неприятно теснит, как ни пытается она успокоиться. Они празднуют освобождение. Она может быть смертельно пьяна, нести ужасную чушь – сегодня ей будут восторженно внимать несмотря ни на что.
Но назавтра припомнят каждое слово. Ее речь разберут по косточкам и вывернут наизнанку. Гастон и Морис не забудут, если Белль их опозорит. Она натягивает на лицо радушную улыбку и поднимает золотой кубок, собираясь произнести заготовленный тост. Но стоит ей раскрыть рот, как по залу разносится насмешливое визгливое хихиканье. Резкий звук сбивает Белль, заученные слова выветриваются из головы, она запинается и краснеет.
Толпа поворачивается к источнику странного смеха. Прямо на притолоке над главным входом, подперев голову рукой, вальяжно разлеглось какое-то странное создание.
Как оно там оказалось? Балка достаточно широкая, но Белль не представляет, как на ней можно удержаться, да еще в такой позе. Стол владыки Мориса расположен как раз напротив дверей. Почему же никто ничего не заметил? Это невозможно. Но еще хуже то, что Белль уже очень давно чувствует, как рвется вокруг нее ткань бытия… И хотя та расходилась годами, столетиями, она может помнить об этом лишь один единственный день. Теперь Белль видит, как нити разрываются окончательно. В прорехи с ревом врывается неизвестное – темное и пугающее.
Загадочное существо снова хихикает. Нечеловечески пронзительно. Оно или он, Белль не уверена, одет в странную обтягивающую одежду из драконьей кожи, которая выглядывает из-под плаща с капюшоном. Его тело похоже на человеческое, но сам он человеком не кажется.
- И это ваш распорядитель бала, владыка Морис? Куда катится мир…
Существо садится и свешивает вниз ноги, как ребенок, которому вздумалось попинать стену пятками. Потом, оттолкнувшись руками, спрыгивает на пол - легко и по-кошачьи ловко. Люди инстинктивно расступаются, освобождая ему дорогу. По проходу он идет медленно, но в каждом его шаге сквозит веселое самодовольство, излучаемая им угроза соперничает с сумасшедшим задором. Не обращая внимания на Белль, он вскакивает на помост, где стоит стол высшей знати, и вычурно раскланивается перед правителем.
- Владыка Морис, позвольте мне представиться.
Он выпрямляется, картинным жестом сбрасывая плащ. И тот вращается в воздухе, как накидка бродячего фокусника. Но тварь, явившаяся взору гостей, не нуждается в эффектных выходах, чтобы заставить толпу отпрянуть с потрясенным вздохом. Белль, стоящей на самом краю помоста, некуда отступать, кроме как вниз. Она остается на месте.
Он похож на мужчину. Но его неровная чешуйчатая кожа напоминает толстую шкуру тролля или чудовищного зверя, именуемого крокодилом (она видела таких в книгах). Он обводит толпу желто-карими глазами рептилии. Его пальцы заканчиваются длинными загнутыми когтями. Его губы растягиваются в радостной полубезумной улыбке, обнажающей гнилые клыки.
Отброшенный легким движением кисти плащ вспыхивает огнем и исчезает, не оставив даже пепла.
- Я - Темный,- напыщенно произносит существо.- И я пришел, чтобы спасти вас от заклятия.
Гастон встает при этих словах, но Морис продолжает сидеть, мрачно глядя в стол.
- Ты опоздал, демон. Мы победили без твоей помощи! - возвещает рыцарь.
- Ну, ну, я бы не назвал это «победой». Помните, как все было? Почему враги отступили? Кто спас ваши ничтожные жизни? Что было после? Помните? Нет? Тогда позвольте я расскажу. Полагаю, некоторые из вас заметили отсутствие бедной, хворой госпожи Розамунды? Боюсь, ее здесь нет, потому что ее здоровье… как бы это сказать… внезапно закончилось смертью, - он принял насмешливо - скорбную позу. - Но не стоит плакать, дети мои. Она отдала жизнь, чтобы спасти всех вас. Жаль, у нее плоховато получилось, не правда ли, владыка Морис?
Лицо Мориса казалось изваянным из камня. Он медленно кивнул.
- Это так. Розамунда умерла, чтобы спасти нас.
- Да, да, мои соболезнования. Собственно поэтому мне пришло в голову избавить вас от последствий ее благих намерений.
Гастон перевел взгляд с Мориса на Темного.
- Избавить…? В каком смысле? Великаны повержены. Не так ли, мой господин? – обратился он к Морису.
Но ответил ему Темный:
- Мне кажется, «повержены» в данном случае неподходящее слово. Я бы сказал: «сдохли от старости». Знаете, это длинная и скучная история, но за несколько веков до моего рождения семья госпожи Розамунды стала хранительницей древнего магического знания, заклятия, другими словами. С его помощью можно изменить страну, заключить ее во времени, закрыть границы для всех посторонних. Собственно, это Розамунда и сделала. Но из исключительной доброты и благородства, - произнес он с издевкой, - она не стала перекраивать ваш мир, чтобы создать новый. Все, разрушенное великанами восстановилось само собой, ваши амбары ломятся от зерна, а кладовые - от снеди. Никто не ложится спать голодным, не дрожит за свою жизнь. Но время все еще держит вас в ловушке. Сегодня вы празднуйте победу над великанами так же как и прошлым вечером, и позапрошлым, и каждый вечер в течение… скажем так: дольше, чем вы можете себе представить.
Белль видит недоверие на лицах окружающих, но каждое слово отдается в ней эхом непреложной правды. Она помнит слова госпожи Розамунды, произнесенный накануне… накануне? Как она могла их забыть?
Ты и твой сын будете жить. И что-то вспыхивает у нее в голове. Она вспоминает, что видела там этого нечеловека. Нет, не там. И не прошлой ночью. Но она уже встречалась с ним, даже разговаривала. Она помнит, что он ненавидит ее, но все еще не может понять за что.
Гастон начинает что-то говорить. Она смотрит на него, и ей становится тошно. Вчера, когда они впервые узнали, что выживут, он позвал ее отпраздновать победу вместе. Он был пьян, но не настолько, чтобы не взять желаемое. Она вспоминает, с каким трудом выносила его прикосновения, привычно заставляла себя естественно улыбаться и делала все, что он просил, стараясь не поддаваться растущему внутри отчаянию.
Не такой он и мерзкий. Ей есть с чем сравнивать. Но пьяный рыцарь груб, и Белль с трудом вспоминает времена, когда жаждала мужских прикосновений. Она не презирает себя за связь с Гастоном. Не должна презирать. Но сколько же раз она проживала этот момент? И сколько еще проживет? И сможет ли, зная правду?
Бэй – шепчет она ставшее талисманом имя. Ради Бэя она должна выдержать. Должна выжить. Потому что его жизнь всегда зависела от ее.
Гастон не успевает даже открыть рот, как его прерывает владыка Морис:
- То, что говорит это существо, правда. Розамунда отдала жизнь, чтобы наложить заклятие и спасти всех нас. Один и тот же день повторяется раз за разом. Я думаю, уже много лет. – Он покосился на Темного, - Но даже если бы я знал, как снять чары, что дальше…? Великаны все еще у наших границ. До заклятия наши дома лежали в руинах, запасы хлеба иссякали. Как мы выживем без них?
- А вот для этого вам нужен я! - заявил Темный. – Я могу вас спасти. Защитить ваше маленькое государство. То, что заклятие восстановило, таким и останется. У вас будет еда, кров и остальные блага. Великаны больше не вернутся. Я также помогу вам встать на ноги и сладить с будущими врагами… но не бесплатно.
Белль поняла. Увидела в опущенном взгляде Мориса, в жестокой улыбке Темного, следящего за ней краем глаза. Все это: эффектное появление, позёрство, всего лишь спектакль. Морис с существом уже обо всем договорились. А представление – чтобы объяснить невеждам, что им надлежит делать в меняющемся мире.
И Темный ненавидит ее и хочет навредить. Он знает, она поняла это в ночь их первой встречи, знает, как можно причинить ей боль. Ее жизнь, ее смерть – ничто. Только одно ей дорого, она позволяет себе дорожить лишь одним, с тех пор, как узнала, что значит быть проданной Киллиану Джонсу…
Белль уже едва справляется с растущей паникой, когда двери главного входа вдруг распахиваются, пропуская двух стражников. Между ними зажата маленькая фигурка - маленький мальчик, которого волокут вперед так грубо и быстро, что он вынужден бежать, чтобы поспеть.
- Нет, - шепчет Белль. Она бросает взгляд на Гастона и замечает, как тот, несмотря на удивление, кивает, осознав собственную выгоду. Пусть она всегда держала обещание и не спрашивала имени своего отца, Бэлфаер – преграда на пути Гастона к трону. Она смотрит на владыку Мориса. На его лице сожаление, даже грусть, но он уже сделал свой выбор. Еще хуже то, что они с Гастоном обмениваются понимающими взглядами. Владыка тоже хочет избавиться от Бэя.
- Нет!- кричит Белль, тщетно пытаясь найти слова, которые заставят его передумать, - Мой господин, вы не можете….
- Боюсь, дорогуша, скоро вы поймете, что еще как может. – смеется Темный и направляет длинный когтистый палец на мальчика. - Отдайте мне… его.
- Мама? – звенит испуганный детский голос.
Стражники толкают ребенка на помост, ближе к демону, который его сторговал, но Белль бросается между ними и отчаянно прижимает Бэя к себе. – Нет, вы его не получите. У Мориса нет никаких прав на него. Он мой сын, и я вам его не отдам!
- О, значит, вы предпочитаете, чтобы все эти люди вечно страдали только потому, что не можете оторвать его от своей юбки? – продолжает глумиться Темный. – Пусть все горит огнем, лишь бы вам было хорошо?
- Достопочтимый господин, - обращается к твари Гастон, быстрыми шагами направляясь к Белль, - Простите ее. В конце концов, она всего лишь женщина. Ей бесполезно объяснять, что некоторые вещи необходимы для блага общества… Милая. - Он осторожно, но крепко берет ее за плечи и пытается оттащить от Бэя. - Знаешь, он прав - это к лучшему.
Белль сопротивляется, не выпуская сына из рук.
- Нет, пожалуйста! Он мой, ты не можешь… - Она судорожно пытается придумать, что еще сказать, что посулить, лишь бы Гастон отступился... Все напрасно – они с Морисом хотят отделаться от Бэя. Всегда хотели.
Мальчик прижимается к ней еще крепче.
- Мама, - шепчет он, - О чем они говорят? Куда хотят меня забрать? Не бросай меня, мама!
Не бросай меня.
От Гастона с Морисом помощи ждать бесполезно. Есть лишь один человек, к которому она может обратиться. И Белль поворачивается к Темному.
- Я не брошу его, - заявляет она твердо, - забираете его - берите и меня.
- Ну и что прикажете с вами делать? – досадливо морщится существо. Брезгливое презрение в его голосе должно бы усыпить страхи Белль, но от самого вопроса – и ответа, который давали на него мужчины все эти годы после смерти ее мужа, становится тошно и холодно внутри. Увы, она слишком хорошо знает, на что способны обычные люди. А что ответит демон? Что он намерен делать с ней, с ее сыном? Зачем ему понадобился маленький ребенок?
Некоторые возможные причины Белль страшно даже представить. Если существо и согласится взять ее с собой, как защитить от него Бэя? Она просто сменит одну кабалу на другую. Но как иначе? Бросить собственное дитя? Что бы Темный не задумал, как бы беспомощна и бесправна Белль ни была, она не оставит Бэя с ним один на один, даже если иначе помочь не сможет.
- Делайте, что хотите. Только не забирайте у меня сына.
- Белль…, - раздраженно начинает Гастон, но понимая, что слова на упрямицу не подействуют, переводит все внимание на Темного. – Госпожа принадлежит мне. Она - моя компаньонка, как мы здесь говорим.
Тварь хихикает.
- Как будто меня это интересует! Я здесь не в поисках любви, – он снова рассмеялся, явно не в силах долго сохранять серьезное выражение. - Если «госпожа» отправится со мной, ей придется драить мои лестницы и стирать белье. Больше она ни на что не годится.
- Ты его слышала, Белль, - говорит Гастон, - Я это запрещаю. Ты же не можешь серьезно… - в его голосе - лишь унылое недовольство смертельно уставшего человека. Он обращается с ней как с неразумным ребенком, словно жизнь Бэя не более, чем игрушка, а она - балованное дитя, которое никак не хочет убирать свои куклы.
- Никто не будет решать мою судьбу за меня, Гастон, - отвечает Белль ледяным тоном, каким королева ставит на место зазнавшегося простолюдина. Но это все ложь. Она думает о Хордоре, о Джонсе, о Морисе и Гастоне, о всех тех, кто творил с ее жизнью, что хотел. Но она всегда сама решала, как поступить. Если ее поставят перед прежним выбором… Белль не уверена, что у нее хватит сил сделать то же, что и раньше. Но она будет молиться, чтобы хватило. Жребий брошен.
Белль смотрит существу, Темному, прямо в глаза и нетерпящим возражений тоном заявляет:
- Я пойду с вами.
- Учтите, дорогуша, это навсегда, - не отступает тот.
Белль готова кричать. На него. На Гастона. На Мориса, который способен безо всякого сожаления пожертвовать ее сыном. Но это не поможет Бэю.
- Значит, я уйду с вами навсегда.
Еще мгновение тварь таращится на нее, сведя брови. Потом лицо Темного приобретает радостно - жестокое выражение, делая его похожим на кота, который вдруг обнаружил, что посторонний предмет, застрявший в зубах, на самом деле жирная мышь.
- Идет! - со смехом возвещает он.
- Белль, не надо. Пожалуйста, Белль. Ты не уйдешь с этим… чудовищем! - неожиданно подает голос владыка Морис.
Она смотрит на правителя с удивлением. Тот будто только сейчас начал понимать, что происходит, что она предложила, и на что согласился Темный, и выглядит по - настоящему расстроенным.
Неужели ему не все равно, что с ней будет? Неужели слухи правдивы? Она знает, что Морис никогда не любил Бэлфаера, не больше чем мула, родившегося у племенной кобылы, даже меньше, потому что кобыла не стала бы цепляться за своего жеребенка, пресекая все попытки его забрать. И не защищала бы союз, от которого он родился. Но… что если Морису дорога она? Хоть немного. И что ей от того? Неужели, он правда думал, что если забрать Бэя, она просто смирится с потерей и станет жить дальше? Как будто память о сыне и любимом муже сотрется сама собой, стоит Морису найти правильный магический способ очистить Белль от навозной грязи ее прошлого. Это неважно, напоминает она себе. Больше ничто не имеет значения.
- Мой господин, Гастон, я уже все решила.
Темный кивает, не отводя от нее жестокого, жадного взгляда.
- А знаете, она права. Сделка состоялась. Ах, да! Добро пожаловать в ваш новый прекрасный мир. Наслаждайтесь!
Он щелкает пальцами, и двор владыки Мориса исчезает в облаке лилового дыма.
* Название главы: «Чаша доброты» - «The cup of kindness», отсылка к «Auld lang syne» Р. Бернса. Призыв выпить за старые добрые времена и воссоединение друзей.
For auld lang syne, my dear,
for auld lang syne,
we'll take a cup of kindness yet,
for auld lang syne.
Глава III
Замок Темного
Дым рассеялся. Бальная зала исчезла, они стояли в круглом вестибюле рядом с огромными тяжелыми дверями, запертыми крепче, чем ворота в замке владыки Мориса в разгар войны с великанами. Белль пробрала дрожь. Где бы они не находились, здесь было гораздо холоднее, чем в Приграничных землях, и шелковое бальное платье не могло ее согреть. Бэй, одетый лишь в ночную сорочку, крепче прижался к матери.
- Добро пожаловать в мой замок. - Темный отвесил им насмешливый поклон, картинно взмахнув рукой.
Сын еще сильнее вцепился Белль в юбку.
- М-мама? – прошептал он, - что происходит?
Лицо беса смягчилось. Он присел на корточки, и его глаза оказались на одном уровне с испуганными глазами мальчишки.
- Я немного волшебник, мастер Бэлфаер, - сказал Темный. Резкие нотки полностью исчезли из его голоса. - И перенес тебя к себе домой. Ты понял, о чем мы говорили с владыкой Морисом?
- Т-ты хотел забрать меня у мамы.
Маг бросил на Белль недобрый взгляд.
- Не совсем. - Его лицо снова приобрело дружелюбное, почти заискивающее выражение. – Тебе сколько лет? Семь?
- Шесть, - ответил Бэй. - Семь мне исполнится только зимой.
- Что ж, ты довольно рослый для своего возраста. Знаешь тех юных пажей, которые служат при дворе владыки Мориса?
Бэй нерешительно кивнул. Пропасть между шестью и семью годами для маленького ребенка была шире крепостного рва, а пажи – сыновья рыцарей и вельмож смотрели свысока на всех остальных детей в замке.
- Мальчиков посылают учиться на пажей в семь, правильно? Это очень важная работа. У меня не такой большой двор, как у владыки Мориса, но я гораздо могущественнее него. Чтоб ты знал, меня даже короли просят об одолжениях.
И его было сложно упрекнуть в бахвальстве. Все равно что назвать хвастуном дракона, утверждающего, что он больше ящерицы.
- Я решил, что пора взять к себе на службу хотя бы одного мальчика. Но, заметь, не первого попавшегося. Мне нужен был кто-то особенный. И за это я согласился заплатить владыке Морису очень высокую цену, любую, какую пожелает, чтобы он отпустил тебя ко мне в услужение.
Маг снова смерил Белль сердитым взглядом:
- В таких случаях здравомыслящие матери обычно не вцепляются в своих детей, как клещи.
- Обычно матери отпускают своих сыновей служить при тех дворах, где у них есть друзья или родственники, – сказала Белль ровно. – И мальчикам по семь, а не по шесть лет.
- Его день рождения достаточно скоро, полагаю, к этому времени вас здесь уже не будет. А пока, позвольте показать вам ваши комнаты.
- А можно… можно нам с мамой вместе? – спросил Бэй. - Пожалуйста.
Несмотря на явное неудовольствие, Темный согласился.
- Что ж, либо так, либо подземелье. Я не ждал вас обоих. Комнаты приготовлены только для мальчика.
- Спасибо, - тихо сказал Бэй, дрожа от холода в нетопленной комнате. Одним взмахом руки маг сотворил из воздуха синий халат и такие же тапочки.
- Это для вас, мастер Бэлфаер. Не хочу, чтобы вы простудились.
Благодарно кивнув, Бэй оделся, и они с Белль последовали за Темным в глубину дома. Кругом ярко горели факелы и свечи, десятки свечей – гораздо больше, чем освещали Бальную залу владыки Мориса во время рождественского пира в первую зиму пребывания у него Белль, когда великаны еще не начали отрезать торговые пути, а золото текло рекой. Словно в насмешку над собственным именем, Темный постарался, чтобы в каждом коридоре было светло, как днем. Но все окна у них на пути скрывались за тяжелыми, плотными портьерами.
Они прошли через просторную комнату, похожую на зал приемов. Казалось, ее создали для того, чтобы поражать воображение гостей неиссякаемым богатством хозяина. Искусно вытканные гобелены на стенах чередовались с картинами, которые потрясли Белль живостью образов. Кругом, словно трофеи, были расставлены странные предметы. Некоторые из них, такие, как золотая, инкрустированная самоцветами чаша, явно имели большую ценность. Другие же, вроде чуднОй остроконечной шляпы расшитой звездами и полумесяцами, могли впечатлить разве что колдунов и ведьм. Но у длинного стола, за которым запросто расселось бы два десятка гостей, стоял лишь один стул. Что еще необычнее, в углу примостилась самая обыкновенная прялка, готовая к работе. Судя по размерам колеса, за ней вполне можно было стоять. Деревенские женщины считали прялки с большими колесами чересчур мудреными. По крайней мере, в Пограничье ими пользовались только мастера-прядильщики, такие, как муж Белль. И ее вновь кольнула тоска по нему, привычная, хоть и нежданная.
Темный вел их по бесконечным коридорам и лестницам, пока, наконец, все трое не остановились у больших дубовых дверей. Маг взмахнул рукой, и те распахнулись, явив взорам просторную детскую комнату. Все шкафы в ней ломились от разнообразных игрушек. Ими же были доверху наполнены три открытых сундука у окна. Полки на противоположной стене оказались заставлены книгами и странными приборами из стекла и металла. Белль узнала два из них: подзорную трубу, какими обычно пользовались на кораблях, и устройство для определения широты по звездам - секстант. Ей приходилось видеть подобные вещи не только у Джонса, но и в замке Мориса, во время войны солдаты нуждались в них не меньше моряков, но ее все равно пробрала дрожь.
В отличие от других комнат, мимо которых они проходили, эта была теплой и уютной. В камине весело плясал огонь, толстый пушистый ковер, как те, что купцы привозили из Аграбы, покрывал мраморный пол. Темный пару секунд с явным удовлетворением изучал застывшее в немом изумлении лицо Бэя, прежде чем распахнуть следующую дверь.
За ней оказалась спальня. Большую ее часть занимала кровать с балдахином, расшитым золотыми фигурками рыцарей и драконов. На полках раскрытых гардеробов аккуратными стопками была разложена одежда, достойная инфанта. За другой, узкой дверью в углу Белль разглядела большую ванну.
У изножья кровати стояли два сундука. Темный поморщился, словно при виде дохлой крысы.
- В них ваши вещи из замка Мориса, - пояснил он и щелкнул пальцами.
Из-под кровати немедленно выдвинулась низкая, узкая лежанка.
- Для вас, мадам. - Он хорошо запомнил, как еще в замке Мориса она сама попросила обращаться к ней, отвергнув дворянский титул. - Мальчик не должен на ней спать, вам ясно?
- Конечно, мой господин,- покорно кивнула Белль. Что ж, если он намеревался относиться к ней, как к прислуге, то это и к лучшему. Вряд ли ему нужно было что-то большее. Не от нее.
Но зачем Темному Бэй? Ей неоднократно доводилось слышать рассказы о ведьмах, пожирающих детские сердца, и колдунах, использующих кровь младенцев. Но существовало множество других, более страшных, хоть и банальных историй о людях, которые обращались с детьми хуже, чем с ней обращался Джонс. Однако Белль могла поклясться, что существо иногда смотрит на Бэя чуть ли не с нежностью.
- Мастер Бэлфаер, у вас был трудный день, длинной в целых три века. Вам пора отдыхать. – Маг повернулся к Белль, и его глаза потемнели. – Мадам, как только ребенок заснет, жду вас в большом зале. Там я объясню вам ваши обязанности.
- Мой господин, - Белль присела в реверансе, склонив голову. Кажется, он собирался добавить что-то унизительное, но взглянув на Бэя, лишь коротко кивнул и вышел из комнаты.
- Мама?
Белль наклонилась к сыну. Он выглядел растерянным и напуганным. Что сказать ему? Попросить не бояться уродливого существа, с неясными намерениями? Поделиться собственными страхами, напугав его еще больше? Что тогда этот Темный с ней сделает? И Белль заставила себя улыбнуться, спрятав смятение и проглотив лживые обещания.
- Он прав, день был слишком длинным. Тебе давным-давно пора спать.
Бэй так и оставался в ночной сорочке. Стражники владыки Мориса подняли его из постели и приволокли в бальную залу, даже не дав времени как следует одеться. Как? - думала Белль, - как у Мориса поднялась рука? Даже если… даже если… Неважно, напомнила она себе. Что сделано, то сделано. Владыка отослал Бэя прочь, и она отправилась следом. Добровольно.
Белль открыла сундук и нашла вещи сына. Даже одеяло, которое она связала, будучи на сносях, и без которого он до сих пор не мог спать. Считать ли хорошим знаком то, что Темный озаботился захватить и его? Достаточно ли этого, чтобы начать надеяться на лучшее?
Белль аккуратно подоткнула вокруг Бэя одеяло, потрепанное и выцветшее после шести лет горячей детской любви, и тот крепко прижал к себе его краешек.
- Закрывай глазки, Бэй, - сказала она, проведя рукой по его кудрям,- я расскажу тебе историю. О чем ты хотел бы послушать?
- О папе.
Белль улыбнулась.
- Хорошо. Когда-то давным-давно жил - был на свете ткач. Самый лучший ткач всего Пограничья. И был он добрым и смелым…
Бэй улыбался, слушая знакомую сказку про ткача, который как-то повстречал на ярмарке крестьянскую девушку, и они жили долго и счастливо. Вскоре он, успокоенный, заснул.
Белль поднялась и уже направилась к дверям, но передумала. Больше ей не нужно было носить выбранные Гастоном платья. Не нужно танцевать, прикрывать фальшивой улыбкой ложь. Она могла снова начать надеяться.
Она должна быть благодарной. Владыка Морис часто напоминал Белль, что она должна быть благодарной. За то, что он ответил на ее зов о помощи. За то, что приютил. За то, что отдав Гастону, обеспечил ей место при дворе.
Белль достала из сундука черное платье. Хоть и сшитое из дорогого бархата, оно имело строгий силуэт и скрывало ее всю: от шеи до запястий и щиколоток. Оно было теплым и своей простотой как нельзя лучше подходило для служанки. Кроме того, она выбирала его сама.
Белль сняла бальный наряд, аккуратно сложила и убрала в сундук (в гардеробах не оказалось места для ее вещей). Потом, еще раз напомнив себе быть мужественной, отправилась искать своего нового хозяина.
Пока Темный перечислял ее обязанности, Белль заваривала чай. Маг расхаживал кругами, то приближаясь, то удаляясь, и это вызывало неприятное чувство, что за ней исподтишка следят. Джонс тоже так делал. Она помнила, как он наклонялся над ней, пока она работала, и смеялся всякий раз, когда замечал ее страх. Называл своей пугливой кобылицей, схватив одной рукой за горло. Он произносил слова вкрадчиво и нежно, когда угрожал или рассказывал вещи, от которых у Белль ползли по спине мурашки.
Но она выжила. Они с Бэем оба выжили. Они и это переживут. Как - нибудь.
Выполнить все поручения, которые дал ей Темный, казалось почти невозможным, но Белль лишь молча кивнула, соглашаясь. Она взглянула на свои руки. За время, проведенное при дворе, они стали слишком нежными и мягкими. Нетрудно было представить, во что они превратятся назавтра.
Неважно. Она могла выполнить все, что он приказывает, а руки просто приобретут со временем прежние мозоли. Но гнев Темного стал почти осязаемым. Чем покорнее и смиреннее старалась быть Белль, тем сильнее росла его злоба, пока он не добавлял в список новую обязанность.
- И будешь ошкуривать детей, за которыми я охочусь ради кожи.
Белль в ужасе уронила поднос с чаем.
Бэй… Нет, нет, он не может… он не станет…
Существо скалилось так, что она могла пересчитать все его клыки. Наконец, вдоволь насладившись ее страхом, Темный произнес:
- Это была шутка. Я не серьезно.
Белль облизала пересохшие губы. Следовала поднять упавший сервиз, вытереть с пола чай и посмеяться шутке или хотя бы притвориться, что она смешна. Нужно было быть терпеливой. Ждать, выполнять все, что он потребует. Так было с Гастоном. Так (ее грудь сдавило) было с Джонсом.
Нет.
- Что вам нужно от него? – спросила Белль чуть слышно. Темный уставился на нее с любопытством, притворяясь, что не понял смысла вопроса.
- Что ты хочешь сказать, милочка?
- Мой сын, – несмотря на все усилия, Белль не удалось скрыть дрожь в голосе. – Зачем он вам? Что вы хотите с ним сделать?
Маг уселся на стул.
- Все, что пожелаю, дорогуша, - ответил он, - А что? Думаешь, мне помешать?
- Нет… нет. Вы не можете. Я не…
Он рассмеялся.
- Что «я не…»? Не позволишь мне? Попытаешься встать у меня на пути? Я слегка удивлен. Думал, ты будешь мне благодарна. Доступная уличная женщина, а посмотри, чего ты достигла. Живешь в огромном замке, служишь величайшему владыке. Разве не об этом ты мечтала? Неужели ты и вправду решила, что я поверю, будто мальчик тебя волнует? Хочешь увидеть его, наконец? Действительно разглядеть, представить, как все могло бы быть, не появись я? Хочешь? Вспомни, как это было. Ты смотришь на него, крошечного, беспомощного, только твоего. Огромные глаза, полные слез, взывают к тебе, – насмешливые, притворно-сладкие нотки исчезли из его голоса, и он начал резать, как нож, - Отнимают твои деньги, твое время. Отбирают надежду когда-нибудь зажить в свое удовольствие. Голая, розовая, извивающаяся личинка, готовая вечно пожирать твои мечты. Сколько ему сейчас? Неужели тебе не хочется от него избавиться? Я давал тебе шанс. Почему же ты им не воспользовалась? Надеешься кого-то впечатлить своей фальшивой материнской любовью? Полагаешь, что болван, который заплатил за твои услуги, поверит и в этот спектакль? Как ты…
- Довольно!
Только почувствовав жжение в ладони, Белль поняла, что дала ему пощечину. Она застыла от ужаса, переводя взгляд с Темного на собственную руку. Семь лет. Прошло семь лет и три столетия с тех пор, как дав волю боли и гневу, она обрекла их с Бэем на ад. Она думала, что усвоила урок и убила в себе все, что могли задеть слова. Белль смотрела на Темного, гадая, что он теперь сделает с ней. Темный смотрел прямо в ее расширенные от ужаса зрачки. Потом отвел глаза.
- Убери чай, - бросил он, усиленно разглядывая один из настенных гобеленов, где был изображен единорог, прикованный к дереву.
Белль начала торопливо подбирать с пола чашки и ставить обратно на поднос. Подняв очередную, она едва не вскрикнула – край оказался отбит.
Видимо, Темный услышал.
- Что? - рявкнул он.
- О, нет. - вырвалось у Белль. Ненужные слова. Она уже сказала слишком много, сделала слишком много. Но ответить пришлось:
- Мне очень жаль, но, боюсь, она… она надкололась, - Белль подняла чашку выше, - Тут… тут почти незаметно. Несколько мгновений маг смотрел на нее, словно силясь понять, о чем вообще идет речь, потом снова отвернулся.
- Это просто чашка.
Секунды текли. Дрожащими руками Белль расставляла чайный сервиз на подносе.
- Что ты знаешь о магии? - спросил вдруг Темный.
Она едва не выронила злополучный поднос во второй раз.
- Почти ничего.
Конечно, она умела заговаривать бородавки и помнила несколько приносящих удачу заклинаний, но не более того.
– Ничего о настоящей магии, такой, как ваша.
Он кивнул.
- За любое волшебство надо платить, - в его голосе больше не было насмешки, только усталость. - Когда люди приходят ко мне, чтобы заключить сделку, я сразу называю им цену. Они ноют и жалуются, но я не делаю тайны из условий, каждый может их прочитать. И всегда соблюдаю уговор. Всегда. Я нарушил его лишь однажды. – Темный остановился.
Немного подождав, Белль неуверенно спросила:
- Как это случилось?
- Я дал обещание защищать кое-кого. И не смог его выполнить. А за неудачи тоже приходится расплачиваться. И цена моей…, - На мгновение он поймал ее взгляд, словно ища в нем что-то, и снова отвел глаза. - Ребенок. Очень необычный ребенок, которого я должен был найти и… взять под опеку. Заботиться о нем, как о собственном. Этот ребенок – твой сын.
- Я… я не понимаю, почему Бэй? Я люблю его, но что делает его таким особенным для вас?
- Иногда магия ставит странные условия. Твой сын – он ни простолюдин, ни вельможа. Маленький мальчик едва семи лет отроду, но при этом древний старик, которому больше трех веков. Ты даже не представляешь, насколько он уникален. И… Я намерен выполнить свое обязательство. Позаботиться о нем. Любить его, насколько смогу, – маг поморщился. - Хотя любовь – не самая сильная моя сторона. Но я постараюсь воспитать его как… собственного сына. Если этого ты боишься, не стоит. Можешь доверить его мне.
Его взгляд снова посуровел.
- Но ты мне не нужна. Я не желаю тебя здесь видеть. Воспользуйся шансом, уйди. Я дам тебе золота, самоцветов, всего, что душа пожелает. Просто оставь мальчика и исчезни.
Белль поверила ему. Быть может, он зачаровал ее намеренно. А может, она научилась смиряться с тем, что была не в силах изменить. Но какое имело значение, лжет он или нет.
- Нет, - прошептала она, - Спасибо, но нет. Я не могу оставить его.
Темный вздохнул.
- Что ж, тогда завтра с утра примешься за работу. И я не желаю выслушивать никаких жалоб, ясно?
Белль кивнула.
- Хорошо, ты свободна. Если нужно, можешь вернуться к мальчику. Это все.
Глава IV NEW!
Оригинальный текст: Masque Night
Автор: Kelaine729
Переводчик: _Nirva
Бета: Milena Main
Категория: гет, джен
Жанр: романтика, драма, ангст, AU
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Румпельштильцхен, Белль, Бэлфаер, Гастон, Морис, ОЖП, ОМП.
Предупреждение: смерть персонажа
Размер: макси. 98,331 слов, 27 глав.
Статус: Перевод в процессе.
Краткое содержание: АУ. Каждый вечер в замке владыки Мориса звучит музыка - там празднуют победу в войне с великанами. Для Белль, любовницы сиятельного Гастона, этот бал - пытка. Одна из многих, которые ей пришлось выдержать с тех пор, как ее муж Румпельштильцхен погиб на войне. Она думала, что сможет вынести все, пока однажды владыка Морис не решил продать ее сына Бэлфаера мстительному Темному магу.
Публикация на других ресурсах: по запросу.
Примечание переводчика : Первый фик по Once, который зацепил до такой степени, что захотелось его перевести, несмотря на размер). Это тщательно выстроенный мир, где героев и события перетасовали так, что получилась новая история. Надеюсь, найдутся желающие ее почитать. (И, надеюсь, что хватит пороха ее закончить)))
Разрешение на перевод получено.
Глава I
Она чувствует, что медленно сходит с ума.
Вокруг кружатся пары, играет музыка. На ней темно - красное платье, оттеняющее бледность кожи. Пышная юбка напоминает розовый бутон, чьи лепестки дрожат при каждом движении. Узкий лиф сверху отделан высоким воротником, застегнутым на драгоценную брошь. Вырез платья настолько глубок, насколько позволяют правила приличия при дворе владыки Мориса. Почти все ее выходные туалеты выбирал Гастон. Лишь черное платье, траурный наряд, который, несмотря на недовольство правителя, она надевает в каждую годовщину cмерти мужа - ее собственный выбор. Темный бархат скрывает ее всю, от шеи до пят. Когда она снова облачится в него через месяц, густая вуаль спрячет лицо, перчатки обтянут руки. И на целый день ее оставят в покое. Она просидит до заката во мраке маленькой часовни. Никому не будет дела до того, плачет она или улыбается, молчит или изливает камням душу.
Ходят слухи о возможной женитьбе Гастона. Она не знает, стоит ли волноваться, ибо помнит, что Гастон обещал, когда ее отдавали ему в «компаньонки». Он верен слову, поэтому она не боится быть брошенной на произвол судьбы. Вначале Морис часто говорил, что если она понесет от Гастона, он заставит того признать ребенка своим законным наследником. Но она бесплодна, ее чрево мертво и пусто, как она сама. Когда-то давно она любила мужчину ( прошло всего семь лет, семь лет, а кажется, что с тех пор минули века). Она вышла за него и родила ему сына.
Морис хмурится, глядя на ее ребенка. Он никого так не презирал в своей жизни, до ее появления при дворе. Обо всем остальном еще можно забыть. Превратить в небыль, в сказку о потерявшейся принцессе, которая выросла среди крестьян, но волею судьбы обрела положенное ей место. Остальное можно было бы даже простить (Владыка Морис именно так и выразился: «простить»), не будь дитя прямым доказательством ее преступления. Она молча кивает, притворяясь, что не понимает, чего Морис хочет от нее. Она скорее согласится на муки и смерть, она раз уже сделала это - прежде чем позволит забрать у себя сына. Так что благородных она кровей или нет, Гастону не нужна жена, которая не в состоянии родить наследника, перечеркнув тем самым свое прошлое.
В бесплодных попытках зачать ребенка проходит два года. Она перестает ждать, да и Гастон с Морисом, похоже, уже лишились надежды. Если Гастон женится, возможно, ей назначат пожизненную пенсию, как хорошим слугам, в которых больше не нуждаются. Тогда она сможет тихо жить в какой-нибудь глуши, где только сны будут приходить к ней ночами. Но что, если он просто бросит ее, вышвырнет вон за ненадобностью после смерти Мориса? Ее передергивает от этой мысли. Она слишком хорошо знает, что тогда случится. Лучше уж смерть, чем отправиться обратно. Но что станет с ее сыном? Несмотря на косые взгляды Мориса, мальчик получает хорошее образование. Она надеется, что в будущем он сможет стать канцеляристом или секретарем при дворе Гастона, позабыв о воинской славе и рыцарских подвигах. Его отец погиб на войне. Она помнит, когда в деревне впервые услышали об ужасной бойне. Новости с фронта шли медленно. Она узнала о смерти мужа, уже год будучи его вдовой. Как она могла желать солдатской доли своему сыну? Впрочем, у нее едва ли будет выбор. Судьбу мальчика решат Гастон или Морис, исходя из своих понятий о достойном будущем для него. Мориса в свое время король произвел из простых рыцарей в вельможи за подвиги в битве. Возможно, он захочет, чтобы мальчик пошел по его стопам. Гастон же, зная, как именно нынешний владыка получил свой титул, может воспрепятствовать этому. Значит, Гастона она должна ублажать, чтобы в будущем он спас ее сына, сына, который однажды все поймет и не простит ей.
И она носит выбранные Гастоном платья, неискренне улыбается, танцует. Позже, когда они останутся одни, она снова натянет на лицо улыбку и начнет танцевать. Или хотя бы попытается. С каждым днем это становится все труднее. Как будто у нее внутри что-то окаменело. Но так нельзя. Она помнит, от чего избавил ее владыка Морис. Она знает, Гастон никогда не полюбит ее сына, но и не станет использовать его против матери. Пусть Морис подарил ее Гастону, нимало не заботясь о ее чувствах, обращался с ней, как с вещью, но вещью дорогой и ценной. Все могло быть гораздо хуже. Так что не ей мечтать о несбыточном.
Но она рада, что танец закончен, и у Гастона другая партнерша. Однако, сбежать из бальной залы она не может, пока не потанцует с другими вельможами. К счастью, сегодня тех вполне удовлетворяют фальшивые улыбки и пустые разговоры. Нынче ночь торжества. Никто из гостей не станет просить ее замолвить за него словечко Гастону и не попытается выведать секреты владыки Мориса. Война окончена. Они спасены. Почему же ей кажется, что это уже происходило тысячи раз? Почему только что обретенный мир имеет горький привкус праха и тлена? Наконец она получает позволение удалиться и, сославшись на утомление, направляется в одну из боковых комнат. Ее рука непроизвольно тянется к блестящему золотому медальону на шее. Это подарок Гастона, но у нее есть иная причина носить его не снимая. Она уже собирается открыть медальон, как вдруг осознает, что не одна в комнате, и вздрагивает, чувствуя неправильность происходящего, которую не может объяснить. Неизменная форма этого дня будто уже выбита в камне, поэтому она точно знает, что будет дальше. И совершенно уверена, что никого постороннего здесь быть не должно.
Однако, он здесь - темная фигура, презрительно смотрящая на нее из тени. Человек делает шаг вперед, но его лицо скрыто капюшоном.
- Госпожа… Белль?
Его голос – высокий и насмешливый, и ее имя в его устах звучит как оскорбление, словно его искупали в сточной канаве. Что ж, к ней не впервые так обращаются. Людское пренебрежение давно перестало ее трогать.
- Не госпожа, - отвечает она спокойно, - Я - мадам Белль.
- Ах, да. Ручной зверек владыки Мориса?
В его словах явное желание укусить, но она не совсем понимает, что имеется в виду – Морис всегда относился к ней только по-отечески.
- Мне дали понять, что это Госпожа Розамунда попросила мужа пригласить меня ко двору. – отвечает она по-прежнему безмятежно.
Госпожа Розамунда - хворая жена владыки Мориса, которая даже ради сегодняшнего празднества не покинула свои покои.
- Вот как? И она так же, как и я, считает вас пустой тратой времени и усилий?
Она никогда не видела его при дворе, а простолюдин не позволил бы себе так отзываться о госпоже Розамунде. Возможно, он из дальних земель? Посланец какой-нибудь знатной дамы, которую прочат за Гастона?
Это объясняло бы его неприязнь. Ее воспринимают как угрозу? Смешно. Но если он действительно тот, кто она думает, с ее стороны будет некрасиво даже случайно помешать переговорам. К тому же, она давно перестала прислушиваться к тем, кто шепчется за ее спиной.
- Вы правы. Я никогда не смогу в достаточной мере отплатить госпоже Розамунде за ее доброту.- говорит Белль, притворяясь, что не поняла смысла сказанного.- И никогда не буду мешать ее планам.
Человек смеется жутковатым, визгливым и каким-то нездешним смехом.
- Неужели? Я…
- Мама! – к ней со всех ног бежит Бэлфаер, - меня попросили передать тебе. Я…, - он резко останавливается, заметив, что она не одна. Белль прижимает сына к себе, отчасти, чтоб приласкать, отчасти, чтобы защитить от злобного незнакомца. Ведь Бэй еще совсем дитя, несмотря на всю свою смелость. Ему только шесть.
- Что ты здесь делаешь? Я же давно отправила тебя спать!
Бэй опасливо косится на человека в капюшоне, который, к счастью, стоит тихо и абсолютно неподвижно.
- Госпожа Розамунда хочет поговорить с тобой, мама. С нами обоими.
Белль хмурится. Это необычно. Госпожа Розамунда болеет уже много лет, за это время Белль видела ее лишь дважды. Она надеется, что не произошло ничего плохого.
- Возможно, она просто хочет узнать про бал, - подает голос незнакомец. Белль хмурится сильнее.
- Бал? У нас давно нет времени на такие развлечения, - произносит она, снова чувствуя какую-то странность. Она уверена, что им нечего праздновать - великаны выигрывают войну.
Но ее тревожит призрачный отзвук воспоминаний, красное платье, страшная усталость, как будто все их танцы и веселье лишь прелюдия к этому моменту, застывшая в янтаре.
- Разве? Что ж, должно быть времена меняются. - смеется незнакомец и растворяется в тенях.
Белль смотрит на свое платье и ее почему-то удивляет, что оно золотое, а не темно-красное. У них давно не было балов, но Гастон хочет, чтобы она всегда выглядела как знатная дама. Увы, слишком многие желали бы забыть, что она вообще имеет отношение к знати. Как и у всех платьев, которые Гастон дарит ей, у этого слишком глубокий вырез на ее вкус. Одно дело появляться в нем на публике, когда она обязана блистать, совсем другое – в покоях госпожи Розамунды, которая относится к ней, как к дочери. Белль хочет сбегать в свою комнату взять шаль, чтобы прикрыть плечи. Но раз сама госпожа Розамунда позвала ее, возможно, времени терять нельзя. Она быстро поворачивается, не выпуская сына из объятий. Она знает, что нужно делать, как будто уже делала это тысячи раз.
***
Госпожа Розамунда полусидит в постели, откинувшись на подушки, подложенные ей под спину. Она бледна, как полотно, словно даже эта расслабленная поза слишком утомительна для нее. Но она так светло улыбается при виде Белль, что та уверена: Розамунда не умрет. Не сегодня. Ее голубые глаза блестят по - прежнему ярко, ее волосы теплого медового цвета также отливают медью.
- Моя дорогая госпожа Белль, - говорит она, и когда Белль пытается возразить, останавливает ее. – Разреши мне называть тебя так сегодня. Ты должна носить дворянский титул, знаешь? Твоя мать была моей сестрой, а твой отец был… Твой отец - знатный вельможа. У Белль на языке вертится вопрос, но она так и не решается его задать.
- Я… я обещала владыке Морису, что никогда не буду пытаться узнать имя своего отца, моя госпожа. - говорит она, - И не нарушу этой клятвы. Я слишком обязана ему.
А если верить сплетням, которые до нее доходят, для Бэя лучше, если она никогда и не узнает.
Розамунда хмурится.
- Ты обязана ему гораздо меньше, чем считаешь, моя дорогая. Если бы моя сестра тогда не сбежала, я бы приняла тебя как свою дочь. Скандала бы не случилось, и ты получила бы все права, положенные тебе по рождению. Белль качает головой. Она хочет возразить, что земли и титул передаются по наследству в роду Мориса, но боится ответа, боится, что если слова прозвучат, она не сможет притвориться, будто не расслышала или неправильно их поняла. Ее глаза, ее волосы, ее миниатюрная фигура, все это говорит о родстве с семьей госпожи Розамунды. Но есть что-то в форме ее лица, что напоминает владыку Мориса.
- Дай-ка мне взглянуть на твоего сына, - говорит Розамунда и с улыбкой смотрит, как Белль подталкивает к ней Бэя.
- Бэлфаер, - произносит госпожа, - Ты дала ему это имя?
- Оно в ходу там, откуда родом мой муж - говорит Белль. - Это сильное имя. Мне пришлось выбирать его самой, так как муж был на войне, но думаю, он бы не возражал.
- Твой муж. - Повторяет Розамунда. - Знаешь, некоторые не верят в его существование.
Белль дотрагивается рукой до медальона.
- В таком случае они ошибаются.
- Возможно, так было бы даже лучше, - произносит Розамунда. Непохоже, что она пытается переубедить Белль, слишком спокойно звучит ее голос. – Ты же понимаешь, дитя благородных кровей, чей отец неизвестен, это не то же самое, что сын простого крестьянина.
- Я знаю,- кивает Белль, - И ради Бэя, я должна была…
Если бы она действительно любила Бэя, любила больше, чем бесплотный призрак, разве бы она не сделала это для него? Но…
- Я не могу. Бэй - все, что осталось у меня от Румпельштильцхена. А я не могу предать его память .
К удивлению Белль( хотя на самом деле она вовсе не удивлена. Как будто их разговор повторяется раз за разом, и она не впервые произносит эти слова), Розамунда не спорит. В ее глазах – сочувствие и усталость.
- Я понимаю. Прости, что напомнила. – Она через силу улыбается. - Я рада, что ты вернулась к нам. Жаль мы не смогли дать тебе того, что ты заслуживаешь. Но я счастлива, зная, что дочь Элизы жива. И будет жить. Это то, что я хотела сказать тебе, Белль. Ты будешь жить. Ты и твой сын.
Госпожа Розамунда больна, ее мысли путаются. Белль не хочет смущать ее покой жестокой правдой. Но они окружены великанами. Анволия пала. Надежды нет (как нет и балов в честь освобождения и победы)
- Ты не веришь мне, правда? – спрашивает Розамунда.- Это не важно. Завтра вечером ты будешь танцевать на празднике в честь окончания войны. И каждый последующий вечер.
- Конечно, так хорошо снова начать танцевать, - поддакивает Белль.
- Называй меня тетей, - просит Розамунда, - Только сегодня, пожалуйста, зови меня тетей.
- Тетя. В таком случае, тетя Розамунда, когда мы разобьем великанов, вы должны прийти и посмотреть, как я танцую.
- О, дитя мое, как бы мне этого хотелось! Но у меня есть обязательство. Я должна заплатить…
- Моя гос… Тетя? Я не понимаю.
- Это волшебство, - говорит Розамунда, - Заклятие. Время остановится. Ничто не сможет пересечь наши границы. Но внутри них все будет так, как должно быть. – Она вздыхает, - Ну, или так, как представляет себе Морис. Я люблю его, несмотря ни на что, но у него плоховато с воображением…
- Тетя Розамунда?
- Неважно. – снова вздыхает та.
В дверь стучат. Владыка Морис застывает на пороге, увидев Белль и Бэйфаера.
- Что вы здесь делаете?
- Тише, дорогой, - шепчет Розамунда. - Я послала за ними. Она - дочь моей сестры. А он - ее сын. Мне хотелось поговорить с ними сегодня. Неужели ты осудишь меня за это желание?
- Нет, конечно, нет.
Морис встревожен. Он смотрит на Белль, потом на Розамунду. В глазах - боль, словно его гнетет тяжелое бремя.
- Все хорошо, - произносит Розамунда. - Я уже сказала то, что должна была. Белль, дорогая племянница. И Бэлфаер. Знайте, что я люблю вас обоих. Но вам пора идти. Идите, нам с владыкой Морисом нужно
закончить наши дела.
- Розамунда, - говорит Морис. У него в глазах стоят слезы. Заметив их, Белль переводит взгляд на бледное лицо своей тети. Госпожа хворает уже много лет, но что, если… Ее желание видеть их с Бэлфаером, ее странные слова. Белль боится, что она умирает.
- Все хорошо,- повторяет Розамунда,- просто другого пути нет.
С улыбкой она берет руку Мориса и прижимает к своим губам.
- Я знаю, ты любишь меня. И я не ухожу навсегда. Это мгновение будет повторяться, и повторяться каждый вечер, пока время ходит по кругу.
Не понимая, что происходит, Белль хватает Бэлфаера за руку и выскакивает из комнаты. Она оглядывается лишь раз: Владыка Морис больше не сдерживает слез. В его руке длинный кинжал.
Дверь захлопывается.
Рядом снова стоит тот незнакомец.
- Все точно так же, как вы помните, дорогуша? – спрашивает он, и мир опять подергивается дымкой.
- Он собирается ее убить, - говорит Белль, - Я… я не понимаю. Я знаю это. Откуда я это знаю?
- О, она мертва уже много веков! Наконец-то кто-то заметил.
- Нет. Она жива. Когда начнется бал, - в смятении она остановилась. - Скоро должен быть бал…он уже был…ничего этого не случалось. Но я знаю. Как?
Он ухмыльнулся:
- Потому что все это уже произошло. И еще произойдет. И будет повторяться снова, и снова.
Но то, что вы видели там, - он махнул рукой в сторону покоев Розамунды, - не часть круговорота, что бы она не говорила. Заклятье вступило в силу позже. Но она ваша тетя. Ах, нет, простите, она была вашей тетей. Полагаю, поэтому вы проживаете этот момент снова и снова. Вот повезло - то. - Он хихикнул.
Она чувствовала исходящую от него злобу. Никто, даже Хордор, когда она унизила его перед всей деревней не испытывал к ней подобной ненависти.
- Вы сердитесь на меня, - сказала Белль, понимая, что это слишком мягкое слово для того, что она чувствует в нем. - За что? Что я вам сделала?
- Скажем так: вы напоминаете мне кое-кого. У меня когда - то была жена, знаете ли. Ох, о чем это я, конечно, не знаете. И завтра, когда я вернусь, тоже знать не будете. Так вот. Она была милая. Верная. Так я думал. Пока однажды, вернувшись домой, не обнаружил, что она сбежала с другим мужчиной. Конечно, со временем он ей тоже надоел. Или же она просто захотела большего. Когда я ее нашел, она уже обхаживала вельможу.
Оцепенение, которое так давно сковывало Белль, исчезает. Будто ей дали пощечину. Она вспоминает : Хордор пришел к ней после того, как в деревне узнали о смерти всех ушедших на войну мужчин, и сообщил, что она уже год, как вдова. Неважно, что она об этом не знала. Время скорби прошло. Она может снова выйти замуж, если хочет. И если не хочет – тоже. Он сказал, что избавится от Бэя - отошлет в сиротский приют в Лонгбурне. Трехмесячного младенца без матери. Для такого малыша -это смертный приговор. Хордор даже не удосужился дождаться ответа, просто схватил ее за плечи и притянул к себе.
У Белль помутилось в голове. Она отбилась от Хордора и вытолкала его на улицу. К несчастью, на глазах у половины жителей. То, что она совершила, считалось преступлением. К тому же, человек, на которого она напала, служил Герцогу и был поставлен следить за порядком в их деревне. Так что Хордор на законных основаниях приговорил ее к двадцати ударам плетью и штрафу в тридцать серебряных монет, которых у нее не было.
Должницу, неспособную заплатить, продавали в услужение тому, кто больше даст, и она обязана была работать на своего хозяина как рабыня, пока не выплатит потраченные на нее деньги.
Белль была уверена, что Хордор намеревался забрать ее себе. Он даже несколько раз поднимал цену. Но ее купил капитан корабля, недавно прибывшего в гавань. Когда Белль пороли на деревенской площади, он свистел и смеялся. Но, несмотря на то, что моряк вовсю забавлялся с ней сам и время от времени позволял развлечься команде, он оставил с ней Бэя. И, в конце концов, его корабль бросил якорь в Приграничных землях.
Перед смертью мать Белль дала ей кольцо и наказала использовать его только в случае крайней необходимости, если она окажется в действительно отчаянном положении без всякой надежды. Тогда кольцо следовало послать правителю Приграничных земель и его жене. Белль до сих пор помнила леденящий ужас ожидания: окажется ли мать права, принесет ли кольцо долгожданное избавление.
В чем-то ожидания оправдались. Владыка Морис освободил ее и забрал к себе. Или не освободил. Но его двор оказался гораздо лучшим местом, чем то, откуда она прибыла. Да и Гастон был неплохим человеком, лучше капитана Джонса. Не склонным к жестокости. Он никогда не бил Белль, не заставлял приходить к нему, если той нездоровилось, и вряд ли был способен отдать ее кому-то из своих людей просто для развлечения, как кость собаке.
Но он несколько раз пытался уговорить ее отослать Бэя. Не в приют, где бы мальчик голодал. Гастон был выше этого. Он предлагал отдать его в обучение к достойному человеку, в родовитую приемную семью, обещая обеспечить ему безбедное существование. Возможно, так и следовало поступить. Возможно, как говорил Гастон, она стояла на пути Бэлфаера к лучшей жизни, жизни, где он мог бы стать кем-то большим, чем просто побочным сыном рыцарской содержанки. И, вероятно, Гастон был прав, считая, что только себялюбие не позволяет ей отпустить ребенка. Жгучая потребность защищать Бэлфаера, каждый день доказывать, что мать любит его и не бросит, что бы ни случилось, казалось, была для Белль единственной причиной продолжать существование. Забрали бы сына, и она бы просто легла на землю, не в силах даже дышать.
Она привыкла к оскорблениям. Даже те, кто расточали ей комплименты, просили об услуге и мило улыбались в лицо, за спиной рассказывали скабрезные истории. Постыдная тайна госпожи Элизы. – говорили они. - Сама родилась в навозной куче и позволила себя обрюхатить крестьянской свинье, которую, поди, в грязи и нашла. Белль не обращала внимания.
Но слова странного человека почему-то пробрали куда сильнее. Однако, холод и пустота уже очень глубоко проникли в ее существо.
- Так что же вы сделали, когда нашли ее? – спросила Белль почти бесстрастно, выказав лишь вежливое любопытство.
Он осклабился, показав ряд острых гнилых клыков.
- Наказал ее, дорогуша, что ж еще?
Потом перевел взгляд на Бэлфаера, и его ухмылка исчезла.
- Уходя, она забрала с собой мое величайшее сокровище. Как я мог ее простить?
Отголоски боли и гнева исчезли, оставив Белль лишь бесконечную усталость.
- Полагаю, не могли,- согласилась она.
Мир снова утратил четкость.
Мы победили, напомнила она себе. Великаны разбиты. Земли владыки Мориса в безопасности. Навсегда. На завтра назначен бал в честь освобождения. Если это было освобождение.
Белль устало берет Бэлфаера за руку.
-Тебе давно пора в постель!
Она должна быть счастлива. Все хорошо, все опасности позади. Но знание не приносит успокоения. Она чувствует, что уже тысячу раз проживала этот момент, как будто пресловутое освобождение – всего лишь очередная ловушка. Она чувствует, что медленно сходит с ума.
Глава II
Чаша доброты *
Белль берет себя в руки и поднимается, чтобы традиционно поприветствовать гостей перед началом бала. В груди неприятно теснит, как ни пытается она успокоиться. Они празднуют освобождение. Она может быть смертельно пьяна, нести ужасную чушь – сегодня ей будут восторженно внимать несмотря ни на что.
Но назавтра припомнят каждое слово. Ее речь разберут по косточкам и вывернут наизнанку. Гастон и Морис не забудут, если Белль их опозорит. Она натягивает на лицо радушную улыбку и поднимает золотой кубок, собираясь произнести заготовленный тост. Но стоит ей раскрыть рот, как по залу разносится насмешливое визгливое хихиканье. Резкий звук сбивает Белль, заученные слова выветриваются из головы, она запинается и краснеет.
Толпа поворачивается к источнику странного смеха. Прямо на притолоке над главным входом, подперев голову рукой, вальяжно разлеглось какое-то странное создание.
Как оно там оказалось? Балка достаточно широкая, но Белль не представляет, как на ней можно удержаться, да еще в такой позе. Стол владыки Мориса расположен как раз напротив дверей. Почему же никто ничего не заметил? Это невозможно. Но еще хуже то, что Белль уже очень давно чувствует, как рвется вокруг нее ткань бытия… И хотя та расходилась годами, столетиями, она может помнить об этом лишь один единственный день. Теперь Белль видит, как нити разрываются окончательно. В прорехи с ревом врывается неизвестное – темное и пугающее.
Загадочное существо снова хихикает. Нечеловечески пронзительно. Оно или он, Белль не уверена, одет в странную обтягивающую одежду из драконьей кожи, которая выглядывает из-под плаща с капюшоном. Его тело похоже на человеческое, но сам он человеком не кажется.
- И это ваш распорядитель бала, владыка Морис? Куда катится мир…
Существо садится и свешивает вниз ноги, как ребенок, которому вздумалось попинать стену пятками. Потом, оттолкнувшись руками, спрыгивает на пол - легко и по-кошачьи ловко. Люди инстинктивно расступаются, освобождая ему дорогу. По проходу он идет медленно, но в каждом его шаге сквозит веселое самодовольство, излучаемая им угроза соперничает с сумасшедшим задором. Не обращая внимания на Белль, он вскакивает на помост, где стоит стол высшей знати, и вычурно раскланивается перед правителем.
- Владыка Морис, позвольте мне представиться.
Он выпрямляется, картинным жестом сбрасывая плащ. И тот вращается в воздухе, как накидка бродячего фокусника. Но тварь, явившаяся взору гостей, не нуждается в эффектных выходах, чтобы заставить толпу отпрянуть с потрясенным вздохом. Белль, стоящей на самом краю помоста, некуда отступать, кроме как вниз. Она остается на месте.
Он похож на мужчину. Но его неровная чешуйчатая кожа напоминает толстую шкуру тролля или чудовищного зверя, именуемого крокодилом (она видела таких в книгах). Он обводит толпу желто-карими глазами рептилии. Его пальцы заканчиваются длинными загнутыми когтями. Его губы растягиваются в радостной полубезумной улыбке, обнажающей гнилые клыки.
Отброшенный легким движением кисти плащ вспыхивает огнем и исчезает, не оставив даже пепла.
- Я - Темный,- напыщенно произносит существо.- И я пришел, чтобы спасти вас от заклятия.
Гастон встает при этих словах, но Морис продолжает сидеть, мрачно глядя в стол.
- Ты опоздал, демон. Мы победили без твоей помощи! - возвещает рыцарь.
- Ну, ну, я бы не назвал это «победой». Помните, как все было? Почему враги отступили? Кто спас ваши ничтожные жизни? Что было после? Помните? Нет? Тогда позвольте я расскажу. Полагаю, некоторые из вас заметили отсутствие бедной, хворой госпожи Розамунды? Боюсь, ее здесь нет, потому что ее здоровье… как бы это сказать… внезапно закончилось смертью, - он принял насмешливо - скорбную позу. - Но не стоит плакать, дети мои. Она отдала жизнь, чтобы спасти всех вас. Жаль, у нее плоховато получилось, не правда ли, владыка Морис?
Лицо Мориса казалось изваянным из камня. Он медленно кивнул.
- Это так. Розамунда умерла, чтобы спасти нас.
- Да, да, мои соболезнования. Собственно поэтому мне пришло в голову избавить вас от последствий ее благих намерений.
Гастон перевел взгляд с Мориса на Темного.
- Избавить…? В каком смысле? Великаны повержены. Не так ли, мой господин? – обратился он к Морису.
Но ответил ему Темный:
- Мне кажется, «повержены» в данном случае неподходящее слово. Я бы сказал: «сдохли от старости». Знаете, это длинная и скучная история, но за несколько веков до моего рождения семья госпожи Розамунды стала хранительницей древнего магического знания, заклятия, другими словами. С его помощью можно изменить страну, заключить ее во времени, закрыть границы для всех посторонних. Собственно, это Розамунда и сделала. Но из исключительной доброты и благородства, - произнес он с издевкой, - она не стала перекраивать ваш мир, чтобы создать новый. Все, разрушенное великанами восстановилось само собой, ваши амбары ломятся от зерна, а кладовые - от снеди. Никто не ложится спать голодным, не дрожит за свою жизнь. Но время все еще держит вас в ловушке. Сегодня вы празднуйте победу над великанами так же как и прошлым вечером, и позапрошлым, и каждый вечер в течение… скажем так: дольше, чем вы можете себе представить.
Белль видит недоверие на лицах окружающих, но каждое слово отдается в ней эхом непреложной правды. Она помнит слова госпожи Розамунды, произнесенный накануне… накануне? Как она могла их забыть?
Ты и твой сын будете жить. И что-то вспыхивает у нее в голове. Она вспоминает, что видела там этого нечеловека. Нет, не там. И не прошлой ночью. Но она уже встречалась с ним, даже разговаривала. Она помнит, что он ненавидит ее, но все еще не может понять за что.
Гастон начинает что-то говорить. Она смотрит на него, и ей становится тошно. Вчера, когда они впервые узнали, что выживут, он позвал ее отпраздновать победу вместе. Он был пьян, но не настолько, чтобы не взять желаемое. Она вспоминает, с каким трудом выносила его прикосновения, привычно заставляла себя естественно улыбаться и делала все, что он просил, стараясь не поддаваться растущему внутри отчаянию.
Не такой он и мерзкий. Ей есть с чем сравнивать. Но пьяный рыцарь груб, и Белль с трудом вспоминает времена, когда жаждала мужских прикосновений. Она не презирает себя за связь с Гастоном. Не должна презирать. Но сколько же раз она проживала этот момент? И сколько еще проживет? И сможет ли, зная правду?
Бэй – шепчет она ставшее талисманом имя. Ради Бэя она должна выдержать. Должна выжить. Потому что его жизнь всегда зависела от ее.
Гастон не успевает даже открыть рот, как его прерывает владыка Морис:
- То, что говорит это существо, правда. Розамунда отдала жизнь, чтобы наложить заклятие и спасти всех нас. Один и тот же день повторяется раз за разом. Я думаю, уже много лет. – Он покосился на Темного, - Но даже если бы я знал, как снять чары, что дальше…? Великаны все еще у наших границ. До заклятия наши дома лежали в руинах, запасы хлеба иссякали. Как мы выживем без них?
- А вот для этого вам нужен я! - заявил Темный. – Я могу вас спасти. Защитить ваше маленькое государство. То, что заклятие восстановило, таким и останется. У вас будет еда, кров и остальные блага. Великаны больше не вернутся. Я также помогу вам встать на ноги и сладить с будущими врагами… но не бесплатно.
Белль поняла. Увидела в опущенном взгляде Мориса, в жестокой улыбке Темного, следящего за ней краем глаза. Все это: эффектное появление, позёрство, всего лишь спектакль. Морис с существом уже обо всем договорились. А представление – чтобы объяснить невеждам, что им надлежит делать в меняющемся мире.
И Темный ненавидит ее и хочет навредить. Он знает, она поняла это в ночь их первой встречи, знает, как можно причинить ей боль. Ее жизнь, ее смерть – ничто. Только одно ей дорого, она позволяет себе дорожить лишь одним, с тех пор, как узнала, что значит быть проданной Киллиану Джонсу…
Белль уже едва справляется с растущей паникой, когда двери главного входа вдруг распахиваются, пропуская двух стражников. Между ними зажата маленькая фигурка - маленький мальчик, которого волокут вперед так грубо и быстро, что он вынужден бежать, чтобы поспеть.
- Нет, - шепчет Белль. Она бросает взгляд на Гастона и замечает, как тот, несмотря на удивление, кивает, осознав собственную выгоду. Пусть она всегда держала обещание и не спрашивала имени своего отца, Бэлфаер – преграда на пути Гастона к трону. Она смотрит на владыку Мориса. На его лице сожаление, даже грусть, но он уже сделал свой выбор. Еще хуже то, что они с Гастоном обмениваются понимающими взглядами. Владыка тоже хочет избавиться от Бэя.
- Нет!- кричит Белль, тщетно пытаясь найти слова, которые заставят его передумать, - Мой господин, вы не можете….
- Боюсь, дорогуша, скоро вы поймете, что еще как может. – смеется Темный и направляет длинный когтистый палец на мальчика. - Отдайте мне… его.
- Мама? – звенит испуганный детский голос.
Стражники толкают ребенка на помост, ближе к демону, который его сторговал, но Белль бросается между ними и отчаянно прижимает Бэя к себе. – Нет, вы его не получите. У Мориса нет никаких прав на него. Он мой сын, и я вам его не отдам!
- О, значит, вы предпочитаете, чтобы все эти люди вечно страдали только потому, что не можете оторвать его от своей юбки? – продолжает глумиться Темный. – Пусть все горит огнем, лишь бы вам было хорошо?
- Достопочтимый господин, - обращается к твари Гастон, быстрыми шагами направляясь к Белль, - Простите ее. В конце концов, она всего лишь женщина. Ей бесполезно объяснять, что некоторые вещи необходимы для блага общества… Милая. - Он осторожно, но крепко берет ее за плечи и пытается оттащить от Бэя. - Знаешь, он прав - это к лучшему.
Белль сопротивляется, не выпуская сына из рук.
- Нет, пожалуйста! Он мой, ты не можешь… - Она судорожно пытается придумать, что еще сказать, что посулить, лишь бы Гастон отступился... Все напрасно – они с Морисом хотят отделаться от Бэя. Всегда хотели.
Мальчик прижимается к ней еще крепче.
- Мама, - шепчет он, - О чем они говорят? Куда хотят меня забрать? Не бросай меня, мама!
Не бросай меня.
От Гастона с Морисом помощи ждать бесполезно. Есть лишь один человек, к которому она может обратиться. И Белль поворачивается к Темному.
- Я не брошу его, - заявляет она твердо, - забираете его - берите и меня.
- Ну и что прикажете с вами делать? – досадливо морщится существо. Брезгливое презрение в его голосе должно бы усыпить страхи Белль, но от самого вопроса – и ответа, который давали на него мужчины все эти годы после смерти ее мужа, становится тошно и холодно внутри. Увы, она слишком хорошо знает, на что способны обычные люди. А что ответит демон? Что он намерен делать с ней, с ее сыном? Зачем ему понадобился маленький ребенок?
Некоторые возможные причины Белль страшно даже представить. Если существо и согласится взять ее с собой, как защитить от него Бэя? Она просто сменит одну кабалу на другую. Но как иначе? Бросить собственное дитя? Что бы Темный не задумал, как бы беспомощна и бесправна Белль ни была, она не оставит Бэя с ним один на один, даже если иначе помочь не сможет.
- Делайте, что хотите. Только не забирайте у меня сына.
- Белль…, - раздраженно начинает Гастон, но понимая, что слова на упрямицу не подействуют, переводит все внимание на Темного. – Госпожа принадлежит мне. Она - моя компаньонка, как мы здесь говорим.
Тварь хихикает.
- Как будто меня это интересует! Я здесь не в поисках любви, – он снова рассмеялся, явно не в силах долго сохранять серьезное выражение. - Если «госпожа» отправится со мной, ей придется драить мои лестницы и стирать белье. Больше она ни на что не годится.
- Ты его слышала, Белль, - говорит Гастон, - Я это запрещаю. Ты же не можешь серьезно… - в его голосе - лишь унылое недовольство смертельно уставшего человека. Он обращается с ней как с неразумным ребенком, словно жизнь Бэя не более, чем игрушка, а она - балованное дитя, которое никак не хочет убирать свои куклы.
- Никто не будет решать мою судьбу за меня, Гастон, - отвечает Белль ледяным тоном, каким королева ставит на место зазнавшегося простолюдина. Но это все ложь. Она думает о Хордоре, о Джонсе, о Морисе и Гастоне, о всех тех, кто творил с ее жизнью, что хотел. Но она всегда сама решала, как поступить. Если ее поставят перед прежним выбором… Белль не уверена, что у нее хватит сил сделать то же, что и раньше. Но она будет молиться, чтобы хватило. Жребий брошен.
Белль смотрит существу, Темному, прямо в глаза и нетерпящим возражений тоном заявляет:
- Я пойду с вами.
- Учтите, дорогуша, это навсегда, - не отступает тот.
Белль готова кричать. На него. На Гастона. На Мориса, который способен безо всякого сожаления пожертвовать ее сыном. Но это не поможет Бэю.
- Значит, я уйду с вами навсегда.
Еще мгновение тварь таращится на нее, сведя брови. Потом лицо Темного приобретает радостно - жестокое выражение, делая его похожим на кота, который вдруг обнаружил, что посторонний предмет, застрявший в зубах, на самом деле жирная мышь.
- Идет! - со смехом возвещает он.
- Белль, не надо. Пожалуйста, Белль. Ты не уйдешь с этим… чудовищем! - неожиданно подает голос владыка Морис.
Она смотрит на правителя с удивлением. Тот будто только сейчас начал понимать, что происходит, что она предложила, и на что согласился Темный, и выглядит по - настоящему расстроенным.
Неужели ему не все равно, что с ней будет? Неужели слухи правдивы? Она знает, что Морис никогда не любил Бэлфаера, не больше чем мула, родившегося у племенной кобылы, даже меньше, потому что кобыла не стала бы цепляться за своего жеребенка, пресекая все попытки его забрать. И не защищала бы союз, от которого он родился. Но… что если Морису дорога она? Хоть немного. И что ей от того? Неужели, он правда думал, что если забрать Бэя, она просто смирится с потерей и станет жить дальше? Как будто память о сыне и любимом муже сотрется сама собой, стоит Морису найти правильный магический способ очистить Белль от навозной грязи ее прошлого. Это неважно, напоминает она себе. Больше ничто не имеет значения.
- Мой господин, Гастон, я уже все решила.
Темный кивает, не отводя от нее жестокого, жадного взгляда.
- А знаете, она права. Сделка состоялась. Ах, да! Добро пожаловать в ваш новый прекрасный мир. Наслаждайтесь!
Он щелкает пальцами, и двор владыки Мориса исчезает в облаке лилового дыма.
* Название главы: «Чаша доброты» - «The cup of kindness», отсылка к «Auld lang syne» Р. Бернса. Призыв выпить за старые добрые времена и воссоединение друзей.
For auld lang syne, my dear,
for auld lang syne,
we'll take a cup of kindness yet,
for auld lang syne.
Глава III
Замок Темного
Дым рассеялся. Бальная зала исчезла, они стояли в круглом вестибюле рядом с огромными тяжелыми дверями, запертыми крепче, чем ворота в замке владыки Мориса в разгар войны с великанами. Белль пробрала дрожь. Где бы они не находились, здесь было гораздо холоднее, чем в Приграничных землях, и шелковое бальное платье не могло ее согреть. Бэй, одетый лишь в ночную сорочку, крепче прижался к матери.
- Добро пожаловать в мой замок. - Темный отвесил им насмешливый поклон, картинно взмахнув рукой.
Сын еще сильнее вцепился Белль в юбку.
- М-мама? – прошептал он, - что происходит?
Лицо беса смягчилось. Он присел на корточки, и его глаза оказались на одном уровне с испуганными глазами мальчишки.
- Я немного волшебник, мастер Бэлфаер, - сказал Темный. Резкие нотки полностью исчезли из его голоса. - И перенес тебя к себе домой. Ты понял, о чем мы говорили с владыкой Морисом?
- Т-ты хотел забрать меня у мамы.
Маг бросил на Белль недобрый взгляд.
- Не совсем. - Его лицо снова приобрело дружелюбное, почти заискивающее выражение. – Тебе сколько лет? Семь?
- Шесть, - ответил Бэй. - Семь мне исполнится только зимой.
- Что ж, ты довольно рослый для своего возраста. Знаешь тех юных пажей, которые служат при дворе владыки Мориса?
Бэй нерешительно кивнул. Пропасть между шестью и семью годами для маленького ребенка была шире крепостного рва, а пажи – сыновья рыцарей и вельмож смотрели свысока на всех остальных детей в замке.
- Мальчиков посылают учиться на пажей в семь, правильно? Это очень важная работа. У меня не такой большой двор, как у владыки Мориса, но я гораздо могущественнее него. Чтоб ты знал, меня даже короли просят об одолжениях.
И его было сложно упрекнуть в бахвальстве. Все равно что назвать хвастуном дракона, утверждающего, что он больше ящерицы.
- Я решил, что пора взять к себе на службу хотя бы одного мальчика. Но, заметь, не первого попавшегося. Мне нужен был кто-то особенный. И за это я согласился заплатить владыке Морису очень высокую цену, любую, какую пожелает, чтобы он отпустил тебя ко мне в услужение.
Маг снова смерил Белль сердитым взглядом:
- В таких случаях здравомыслящие матери обычно не вцепляются в своих детей, как клещи.
- Обычно матери отпускают своих сыновей служить при тех дворах, где у них есть друзья или родственники, – сказала Белль ровно. – И мальчикам по семь, а не по шесть лет.
- Его день рождения достаточно скоро, полагаю, к этому времени вас здесь уже не будет. А пока, позвольте показать вам ваши комнаты.
- А можно… можно нам с мамой вместе? – спросил Бэй. - Пожалуйста.
Несмотря на явное неудовольствие, Темный согласился.
- Что ж, либо так, либо подземелье. Я не ждал вас обоих. Комнаты приготовлены только для мальчика.
- Спасибо, - тихо сказал Бэй, дрожа от холода в нетопленной комнате. Одним взмахом руки маг сотворил из воздуха синий халат и такие же тапочки.
- Это для вас, мастер Бэлфаер. Не хочу, чтобы вы простудились.
Благодарно кивнув, Бэй оделся, и они с Белль последовали за Темным в глубину дома. Кругом ярко горели факелы и свечи, десятки свечей – гораздо больше, чем освещали Бальную залу владыки Мориса во время рождественского пира в первую зиму пребывания у него Белль, когда великаны еще не начали отрезать торговые пути, а золото текло рекой. Словно в насмешку над собственным именем, Темный постарался, чтобы в каждом коридоре было светло, как днем. Но все окна у них на пути скрывались за тяжелыми, плотными портьерами.
Они прошли через просторную комнату, похожую на зал приемов. Казалось, ее создали для того, чтобы поражать воображение гостей неиссякаемым богатством хозяина. Искусно вытканные гобелены на стенах чередовались с картинами, которые потрясли Белль живостью образов. Кругом, словно трофеи, были расставлены странные предметы. Некоторые из них, такие, как золотая, инкрустированная самоцветами чаша, явно имели большую ценность. Другие же, вроде чуднОй остроконечной шляпы расшитой звездами и полумесяцами, могли впечатлить разве что колдунов и ведьм. Но у длинного стола, за которым запросто расселось бы два десятка гостей, стоял лишь один стул. Что еще необычнее, в углу примостилась самая обыкновенная прялка, готовая к работе. Судя по размерам колеса, за ней вполне можно было стоять. Деревенские женщины считали прялки с большими колесами чересчур мудреными. По крайней мере, в Пограничье ими пользовались только мастера-прядильщики, такие, как муж Белль. И ее вновь кольнула тоска по нему, привычная, хоть и нежданная.
Темный вел их по бесконечным коридорам и лестницам, пока, наконец, все трое не остановились у больших дубовых дверей. Маг взмахнул рукой, и те распахнулись, явив взорам просторную детскую комнату. Все шкафы в ней ломились от разнообразных игрушек. Ими же были доверху наполнены три открытых сундука у окна. Полки на противоположной стене оказались заставлены книгами и странными приборами из стекла и металла. Белль узнала два из них: подзорную трубу, какими обычно пользовались на кораблях, и устройство для определения широты по звездам - секстант. Ей приходилось видеть подобные вещи не только у Джонса, но и в замке Мориса, во время войны солдаты нуждались в них не меньше моряков, но ее все равно пробрала дрожь.
В отличие от других комнат, мимо которых они проходили, эта была теплой и уютной. В камине весело плясал огонь, толстый пушистый ковер, как те, что купцы привозили из Аграбы, покрывал мраморный пол. Темный пару секунд с явным удовлетворением изучал застывшее в немом изумлении лицо Бэя, прежде чем распахнуть следующую дверь.
За ней оказалась спальня. Большую ее часть занимала кровать с балдахином, расшитым золотыми фигурками рыцарей и драконов. На полках раскрытых гардеробов аккуратными стопками была разложена одежда, достойная инфанта. За другой, узкой дверью в углу Белль разглядела большую ванну.
У изножья кровати стояли два сундука. Темный поморщился, словно при виде дохлой крысы.
- В них ваши вещи из замка Мориса, - пояснил он и щелкнул пальцами.
Из-под кровати немедленно выдвинулась низкая, узкая лежанка.
- Для вас, мадам. - Он хорошо запомнил, как еще в замке Мориса она сама попросила обращаться к ней, отвергнув дворянский титул. - Мальчик не должен на ней спать, вам ясно?
- Конечно, мой господин,- покорно кивнула Белль. Что ж, если он намеревался относиться к ней, как к прислуге, то это и к лучшему. Вряд ли ему нужно было что-то большее. Не от нее.
Но зачем Темному Бэй? Ей неоднократно доводилось слышать рассказы о ведьмах, пожирающих детские сердца, и колдунах, использующих кровь младенцев. Но существовало множество других, более страшных, хоть и банальных историй о людях, которые обращались с детьми хуже, чем с ней обращался Джонс. Однако Белль могла поклясться, что существо иногда смотрит на Бэя чуть ли не с нежностью.
- Мастер Бэлфаер, у вас был трудный день, длинной в целых три века. Вам пора отдыхать. – Маг повернулся к Белль, и его глаза потемнели. – Мадам, как только ребенок заснет, жду вас в большом зале. Там я объясню вам ваши обязанности.
- Мой господин, - Белль присела в реверансе, склонив голову. Кажется, он собирался добавить что-то унизительное, но взглянув на Бэя, лишь коротко кивнул и вышел из комнаты.
- Мама?
Белль наклонилась к сыну. Он выглядел растерянным и напуганным. Что сказать ему? Попросить не бояться уродливого существа, с неясными намерениями? Поделиться собственными страхами, напугав его еще больше? Что тогда этот Темный с ней сделает? И Белль заставила себя улыбнуться, спрятав смятение и проглотив лживые обещания.
- Он прав, день был слишком длинным. Тебе давным-давно пора спать.
Бэй так и оставался в ночной сорочке. Стражники владыки Мориса подняли его из постели и приволокли в бальную залу, даже не дав времени как следует одеться. Как? - думала Белль, - как у Мориса поднялась рука? Даже если… даже если… Неважно, напомнила она себе. Что сделано, то сделано. Владыка отослал Бэя прочь, и она отправилась следом. Добровольно.
Белль открыла сундук и нашла вещи сына. Даже одеяло, которое она связала, будучи на сносях, и без которого он до сих пор не мог спать. Считать ли хорошим знаком то, что Темный озаботился захватить и его? Достаточно ли этого, чтобы начать надеяться на лучшее?
Белль аккуратно подоткнула вокруг Бэя одеяло, потрепанное и выцветшее после шести лет горячей детской любви, и тот крепко прижал к себе его краешек.
- Закрывай глазки, Бэй, - сказала она, проведя рукой по его кудрям,- я расскажу тебе историю. О чем ты хотел бы послушать?
- О папе.
Белль улыбнулась.
- Хорошо. Когда-то давным-давно жил - был на свете ткач. Самый лучший ткач всего Пограничья. И был он добрым и смелым…
Бэй улыбался, слушая знакомую сказку про ткача, который как-то повстречал на ярмарке крестьянскую девушку, и они жили долго и счастливо. Вскоре он, успокоенный, заснул.
Белль поднялась и уже направилась к дверям, но передумала. Больше ей не нужно было носить выбранные Гастоном платья. Не нужно танцевать, прикрывать фальшивой улыбкой ложь. Она могла снова начать надеяться.
Она должна быть благодарной. Владыка Морис часто напоминал Белль, что она должна быть благодарной. За то, что он ответил на ее зов о помощи. За то, что приютил. За то, что отдав Гастону, обеспечил ей место при дворе.
Белль достала из сундука черное платье. Хоть и сшитое из дорогого бархата, оно имело строгий силуэт и скрывало ее всю: от шеи до запястий и щиколоток. Оно было теплым и своей простотой как нельзя лучше подходило для служанки. Кроме того, она выбирала его сама.
Белль сняла бальный наряд, аккуратно сложила и убрала в сундук (в гардеробах не оказалось места для ее вещей). Потом, еще раз напомнив себе быть мужественной, отправилась искать своего нового хозяина.
***
Пока Темный перечислял ее обязанности, Белль заваривала чай. Маг расхаживал кругами, то приближаясь, то удаляясь, и это вызывало неприятное чувство, что за ней исподтишка следят. Джонс тоже так делал. Она помнила, как он наклонялся над ней, пока она работала, и смеялся всякий раз, когда замечал ее страх. Называл своей пугливой кобылицей, схватив одной рукой за горло. Он произносил слова вкрадчиво и нежно, когда угрожал или рассказывал вещи, от которых у Белль ползли по спине мурашки.
Но она выжила. Они с Бэем оба выжили. Они и это переживут. Как - нибудь.
Выполнить все поручения, которые дал ей Темный, казалось почти невозможным, но Белль лишь молча кивнула, соглашаясь. Она взглянула на свои руки. За время, проведенное при дворе, они стали слишком нежными и мягкими. Нетрудно было представить, во что они превратятся назавтра.
Неважно. Она могла выполнить все, что он приказывает, а руки просто приобретут со временем прежние мозоли. Но гнев Темного стал почти осязаемым. Чем покорнее и смиреннее старалась быть Белль, тем сильнее росла его злоба, пока он не добавлял в список новую обязанность.
- И будешь ошкуривать детей, за которыми я охочусь ради кожи.
Белль в ужасе уронила поднос с чаем.
Бэй… Нет, нет, он не может… он не станет…
Существо скалилось так, что она могла пересчитать все его клыки. Наконец, вдоволь насладившись ее страхом, Темный произнес:
- Это была шутка. Я не серьезно.
Белль облизала пересохшие губы. Следовала поднять упавший сервиз, вытереть с пола чай и посмеяться шутке или хотя бы притвориться, что она смешна. Нужно было быть терпеливой. Ждать, выполнять все, что он потребует. Так было с Гастоном. Так (ее грудь сдавило) было с Джонсом.
Нет.
- Что вам нужно от него? – спросила Белль чуть слышно. Темный уставился на нее с любопытством, притворяясь, что не понял смысла вопроса.
- Что ты хочешь сказать, милочка?
- Мой сын, – несмотря на все усилия, Белль не удалось скрыть дрожь в голосе. – Зачем он вам? Что вы хотите с ним сделать?
Маг уселся на стул.
- Все, что пожелаю, дорогуша, - ответил он, - А что? Думаешь, мне помешать?
- Нет… нет. Вы не можете. Я не…
Он рассмеялся.
- Что «я не…»? Не позволишь мне? Попытаешься встать у меня на пути? Я слегка удивлен. Думал, ты будешь мне благодарна. Доступная уличная женщина, а посмотри, чего ты достигла. Живешь в огромном замке, служишь величайшему владыке. Разве не об этом ты мечтала? Неужели ты и вправду решила, что я поверю, будто мальчик тебя волнует? Хочешь увидеть его, наконец? Действительно разглядеть, представить, как все могло бы быть, не появись я? Хочешь? Вспомни, как это было. Ты смотришь на него, крошечного, беспомощного, только твоего. Огромные глаза, полные слез, взывают к тебе, – насмешливые, притворно-сладкие нотки исчезли из его голоса, и он начал резать, как нож, - Отнимают твои деньги, твое время. Отбирают надежду когда-нибудь зажить в свое удовольствие. Голая, розовая, извивающаяся личинка, готовая вечно пожирать твои мечты. Сколько ему сейчас? Неужели тебе не хочется от него избавиться? Я давал тебе шанс. Почему же ты им не воспользовалась? Надеешься кого-то впечатлить своей фальшивой материнской любовью? Полагаешь, что болван, который заплатил за твои услуги, поверит и в этот спектакль? Как ты…
- Довольно!
Только почувствовав жжение в ладони, Белль поняла, что дала ему пощечину. Она застыла от ужаса, переводя взгляд с Темного на собственную руку. Семь лет. Прошло семь лет и три столетия с тех пор, как дав волю боли и гневу, она обрекла их с Бэем на ад. Она думала, что усвоила урок и убила в себе все, что могли задеть слова. Белль смотрела на Темного, гадая, что он теперь сделает с ней. Темный смотрел прямо в ее расширенные от ужаса зрачки. Потом отвел глаза.
- Убери чай, - бросил он, усиленно разглядывая один из настенных гобеленов, где был изображен единорог, прикованный к дереву.
Белль начала торопливо подбирать с пола чашки и ставить обратно на поднос. Подняв очередную, она едва не вскрикнула – край оказался отбит.
Видимо, Темный услышал.
- Что? - рявкнул он.
- О, нет. - вырвалось у Белль. Ненужные слова. Она уже сказала слишком много, сделала слишком много. Но ответить пришлось:
- Мне очень жаль, но, боюсь, она… она надкололась, - Белль подняла чашку выше, - Тут… тут почти незаметно. Несколько мгновений маг смотрел на нее, словно силясь понять, о чем вообще идет речь, потом снова отвернулся.
- Это просто чашка.
Секунды текли. Дрожащими руками Белль расставляла чайный сервиз на подносе.
- Что ты знаешь о магии? - спросил вдруг Темный.
Она едва не выронила злополучный поднос во второй раз.
- Почти ничего.
Конечно, она умела заговаривать бородавки и помнила несколько приносящих удачу заклинаний, но не более того.
– Ничего о настоящей магии, такой, как ваша.
Он кивнул.
- За любое волшебство надо платить, - в его голосе больше не было насмешки, только усталость. - Когда люди приходят ко мне, чтобы заключить сделку, я сразу называю им цену. Они ноют и жалуются, но я не делаю тайны из условий, каждый может их прочитать. И всегда соблюдаю уговор. Всегда. Я нарушил его лишь однажды. – Темный остановился.
Немного подождав, Белль неуверенно спросила:
- Как это случилось?
- Я дал обещание защищать кое-кого. И не смог его выполнить. А за неудачи тоже приходится расплачиваться. И цена моей…, - На мгновение он поймал ее взгляд, словно ища в нем что-то, и снова отвел глаза. - Ребенок. Очень необычный ребенок, которого я должен был найти и… взять под опеку. Заботиться о нем, как о собственном. Этот ребенок – твой сын.
- Я… я не понимаю, почему Бэй? Я люблю его, но что делает его таким особенным для вас?
- Иногда магия ставит странные условия. Твой сын – он ни простолюдин, ни вельможа. Маленький мальчик едва семи лет отроду, но при этом древний старик, которому больше трех веков. Ты даже не представляешь, насколько он уникален. И… Я намерен выполнить свое обязательство. Позаботиться о нем. Любить его, насколько смогу, – маг поморщился. - Хотя любовь – не самая сильная моя сторона. Но я постараюсь воспитать его как… собственного сына. Если этого ты боишься, не стоит. Можешь доверить его мне.
Его взгляд снова посуровел.
- Но ты мне не нужна. Я не желаю тебя здесь видеть. Воспользуйся шансом, уйди. Я дам тебе золота, самоцветов, всего, что душа пожелает. Просто оставь мальчика и исчезни.
Белль поверила ему. Быть может, он зачаровал ее намеренно. А может, она научилась смиряться с тем, что была не в силах изменить. Но какое имело значение, лжет он или нет.
- Нет, - прошептала она, - Спасибо, но нет. Я не могу оставить его.
Темный вздохнул.
- Что ж, тогда завтра с утра примешься за работу. И я не желаю выслушивать никаких жалоб, ясно?
Белль кивнула.
- Хорошо, ты свободна. Если нужно, можешь вернуться к мальчику. Это все.
Глава IV NEW!
@темы: переводы, Белль, фанфикшен, Румпельштильцхен/мистер Голд
-
-
11.10.2014 в 12:55-
-
11.10.2014 в 17:16-
-
13.10.2014 в 15:21_Nirva, я желаю вам побольше сил и терпения, чтобы доперевести эту историю! Уверена, что она придется по душе многим поклонникам Сказки. И еще, я хотела бы уточнить один момент. В эпилоге сказно, что автор намерен написать продолжение. Правда ли это? Или я что-то неправильно поняла?
-
-
13.10.2014 в 15:39Автор пока пишет другую, тоже очень клевую историю под другим ником) Вот эту: www.fanfiction.net/s/9401068/1/Londyn-Bridge-Th... Тоже очень мне нравится)
-
-
13.10.2014 в 16:36Вот да, и удивляет, когда люди (ну, находятся такие индивидуумы) это называют "соплями" и требуют от него большей чудовищности
В принципе, в первом сезоне Румпельштильцхен не был таким уж монстром вплоть до серии 1.19... даже я его неоднозначным считала.
-
-
13.10.2014 в 16:52-
-
13.10.2014 в 17:45Что-то меня растекло мыслью по древу...
-
-
13.10.2014 в 19:21-
-
13.10.2014 в 20:04-
-
13.10.2014 в 20:28Нууууу, как сказать. Мне показалось, что он только во вкус входить начал. Я думаю, попадись ему тогда под горячую руку Мила с Крюком, зашиб бы всех и корабль нафиг утопил)) И разговаривать бы не стал, не то что шпажонкой тыкать)))
1.12 мне сильнее перебило то, что во 2 сезоне про них напоказывали. Потому что, после того, как он нагавкал на нее несколько раз, вот эта его обалдевшая от монолога про любовь физиономия, как-то странно смотрится))
Ну, про женщины любят, меня как-то не поцарапало-он еще не то ляпнуть мог,
будучи под кайфом.Кстати, он Чармингу тоже много чего наболтал, и вообще всем кроме Белль, ага)) Трусит-с) Лишнее сказануть, вдруг не так поймет. И лажает раз за разом все больше и больше. Комплекс ходячий) Ему от сверчка надо вообще не вылезать))Хотя не факт, что поможет, случай больно запущенный)))Что до Коры, так это она на него поперла широкой грудью, ему, кажется, хватило бы полапать)) Ну а потом... не пропадать же добру, девка красивая) Перспектива еще одного наследника. Любовь не обязательна, но приятна.
Вот что выбесило в 1.12, так это бред про легковерность Темного. Не только не проверил сведения, но даже не возникло желания Мориса с землей сровнять. К чему бы такое благородство? Ждал, когда снова охромеет, чтоб тростью отлупить?))
-
-
15.10.2014 в 02:03Яйцо в корзинке
Румпельштильцхен переминался с ноги на ногу перед дверью в спальню сына, не решаясь войти. Возможно, тот еще спит или наоборот, сидит в кровати без сна, дрожа от страха после вчерашних событий. Накануне он не хотел пугать Бэя, он хотел нагнать на Белль такого ужаса, чтобы та безо всяких возражений позволила ему забрать ребенка. Но с ней или без нее, причины и условия сделки следовало огласить перед всем двором владыки Мориса. Двором, который только что проснулся от трехсотлетней спячки в совершенно новом для себя мире. Неудивительно, что владыка захотел убедительных объяснений для подданных. Требование казалось Румпельштильцхену приемлемым, когда он на него соглашался, но лишь до тех пор, пока не увидел, как стражники тащат через зал насмерть перепуганного мальчишку.
Румпельштильцхен еще раз взглянул на дверь и решил пойти на компромисс. Глубоко вздохнув, он постучал. Ну, вот, дело сделано. Он представил, как Бэй просыпается. Как удивленно осматривается, пытаясь понять, где он и каким образом тут оказался. Вскоре он вспомнит события минувшего дня, оглядится вокруг и увидит…
- Мама? – послышался робкий детский голос,- Мама, где ты?
И на Румпельштильцхена обрушились воспоминания:
В то утро, едва завидев вдалеке свою деревню, он начал бежать так быстро, как только позволяла его изувеченная нога. В местах, где кости прежде были сломаны, кололи тысячи ножей, мышцы горели, но он не обращал внимания. Не замечал осуждающих взглядов соседей, когда ковылял по улице, ничего не замечал, пока не распахнул дверь собственного дома, чтобы увидеть… пыль. Он помнил, как в первый момент удивился. Белль всегда была прилежной хозяйкой, она не позволяла пыли скапливаться вот так, горками, на столе, на полу посереди комнаты, на его прялке… и на маленькой колыбельке, рядом с их кроватью. Он смотрел и не понимал.
- Белль, - позвал Румпельштильцхен, - Белль, где ты?
- Она ушла, - Он думал, что вовек не забудет радостного злорадства в голосе Хордора, - Она бросила тебя. Какая женщина захочет быть женой труса…
Отогнав видение, Румпельштильцхен осторожно приоткрыл дверь и заглянул вовнутрь. Бэй сидел на кровати, сжимая в руках маленькое одеяльце. ( Работа Белль, подумал Румпельштильцхен, и тут же откинул эти мысли как ненужные.). Бэй взглянул на отца с плохо скрываемым страхом.
- Твоя мама уже встала, - бодро сказал Румпельштильцхен, - Приготовила завтрак и накрыла его в большом зале. Может, пойдешь, поешь? Пока он не остыл?
Бэй нерешительно кивнул.
Румпельштильцхен вошел в комнату. Мальчик напоминал испуганного ягненка. Если овца подозревает в тебе волка, готового ее схватить, последнее, что следует делать, это приближаться к ней, поэтому он отошел в другой угол спальни, дав ребенку возможность вскочить и убежать, если что. Не то, чтоб Румпельштильцхен ждал от Бэя паники, но он не хотел, чтобы тот чувствовал себя как в ловушке. Найдя халат и тапочки, которые подарил мальчику накануне, он положил их в изножье кровати и начал отступать назад, всеми силами стараясь, чтобы отступление не походило на бегство. Если станет слишком очевидным, что он просто пытается не напугать мальчика, тот может либо подумать, что это с ним что-то не так (вечная головная боль родителей), либо забеспокоиться, решив, что взрослый чего-то боится.
Многовековой опыт Румпельштильцхена в распознавании человеческих страстей научил его с исключительным почтением относиться к таким мелочам.
- Пойдем-ка, - сказал он с ободряющей улыбкой взрослого, который прекрасно осведомлен обо всех детских страхах, но точно знает, что все хорошо и причин бояться нет. Он также постарался сохранить легкий, немного шутливый тон.
Бэй подтянул к себе халат, ни на мгновение не спуская с Румпельштильцхена настороженного взгляда. Однако, пошел за ним по коридору и даже позволил магу взять себя за руку.
Белль сделала все так, как он приказал. Завтрак был накрыт на двоих, но стул оказался только один (Раздосадованный Темный тут же сотворил из воздуха второй). Пахло восхитительно. Румпельштильцхен сомневался, что с тех пор, как Белль от него ушла, ей приходилось хотя бы иногда готовить самой. Он предполагал обнаружить подгоревшую овсянку и угольки вместо тостов, однако, завтрак выглядел более чем аппетитно. Но не это привлекло его внимание. Белль сделала яйцо в корзинке. Его любимое.
Она не могла знать, кто он на самом деле, не могла. А если бы и догадалась, то вряд ли бы избрала такой способ открыться. Заклятие изменило его, наделив чешуей и глазами, как у ящерицы. Зубы превратились в коричневые клыки, на руках отросли когти. Прежде чем заключить сделку с Морисом, он еще больше изменил внешность: чешуя стала грубой и бугорчатой, как у крокодила, сильнее исказились черты лица, голос то поднимался до полубезумного визга, то становился низким и хриплым, ничем не напоминавшим тот, прежний.
Она не могла его узнать… ведь так?
Бэй ответил на невысказанный вопрос, внезапно просияв:
- Яйцо в корзинке! Мое любимое!
Страх, если это был страх, улетучился. Любимое блюдо Бэя, ну конечно. Яблоко от яблоньки…
Но Румпельштильцхену все равно было неспокойно.
Пока Бэй, как всякий мальчишка его возраста, уплетал за обе щеки, он мрачно глядел в тарелку. Впервые за три столетия великий Темный маг не мог предугадать последствий собственной сделки.
-
-
15.10.2014 в 02:04Перевязывать себе ладони было непросто, но Белль справилась. До их с Бэем комнат она добралась уже совершенно без сил. Руки ломило и жгло. Ладони покрылись волдырями, ей пришлось целый день драить каменные полы и таскать воду из колодца ведрами, в три раза больше тех, к которым она привыкла дома. Уже много лет ее кожа не знала даже мозолей.
Теперь, кроме волдырей, ее украшали десятки мелких порезов от крапивы, стебли которой ей было приказано разобрать и растереть. Волокна царапали и жалили, как слишком туго натянутые скрипичные струны. А если струны покрыть жгучим соком, руки будут гореть и опухать. Что ж, Темный не скрывал, что хочет от нее избавиться. Только она не собиралась поддаваться. Он был жесток, но его жестокость казалась какой-то мелкой. Белль помнила наказания, которые Джонс раздавал направо и налево. Помнила окровавленные останки моряка, которого протащили под килем. После этого он прожил еще два дня. Она гадала, что может сделать маг с неугодным ему человеком. Вероятно, что-то похуже килевания.
А Белль напоминала ему кого-то ненавистного. Она это прекрасно понимала. И даже знала, почему. Женщину, продающую себя, меняющую любовников одного за другим, должны ненавидеть даже те, кто владел ею ( Джонс достаточно часто напоминал ей об этом). Ее поставили перед выбором, не бог весть каким, но все-таки выбором, и она его сделала.
Белль помнила, как лелеяла робкую надежду, что, забрав ее с пиратского корабля, владыка Приграничных земель пойдет дальше и накажет капитана Джонса, за то, что он сделал с ней. Морис дал понять, что считает это мелочностью и тщеславием. Капитан Джонс был на хорошем счету в королевском флоте. Он не совершил ничего бесчестного, разве что не сумел распознать в Белль благородную даму. Но ведь его трудно в этом винить, не правда ли? Тем более, что сама Белль вела себя как простолюдинка. Она даже (Морис так и не смирился с этой мыслью) отдалась грязному бедняку, воняющему навозом, и выносила его отпрыска. И предпочитала этого крестьянина такому блестящему морскому офицеру, как Джонс, и такому сиятельному вельможе, как Гастон. И это о нем она мечтала ночами, о его объятиях грезила.
Выслушав историю Белль, Морис напомнил ей, что она сама выбрала Джонса, хотя тот был не единственным достойным кандидатом. Но ради нищенского отродья (Румпельштильцхен не был нищим, однако Белль не стала поправлять Мориса) она предпочла продаться капитану и разделить с ним постель. Так что ей не стоит добавлять к своим грехам еще один, сваливая собственные преступления на невиновного.
Джонс, как позже узнала Белль, был одним из двух офицеров, которым доверили отчаянно опасную миссию, когда угроза войны с великанами уже нависла над ними мрачной тучей. Ему вместе с братом поручили привезти чудодейственное растение, которое могло бы остановить безжалостные полчища чудовищ. Но что-то пошло не так. Они потерпели неудачу, брат Джонса погиб, а волшебный парус, единственная надежда все-таки достать растение - был уничтожен. Испугавшись позора (и гнева короля), Джонс бежал, чтобы стать пиратом.
Белль ненавидела себя за радость, которую испытывала при мысли, что Джонс навсегда ушел из ее жизни. Несмотря на то, что спустя какое-то время капитан заявился ко двору Мориса с предложением жениться на бывшей наложнице, чтобы восстановить ее честное имя (Добровольно сделать то, к чему владыка изначально собирался его принудить). К счастью, браку воспрепятствовала госпожа Розамунда.
Брат Джонса. Грешно ненавидеть мертвого, тем более человека, проявившего себя героем, который погиб, пытаясь защитить их от великанов, но Белль помнила времена, когда братья встречались в портах, и Джонс заставлял ее развлекать их обоих. Много людей погибло из-за того, что братья потерпели неудачу. Невинных людей, убитых великанами. И у нее не было права радоваться или чувствовать облегчение от того, что случилось. Но она радовалась. Она считала себя даже хуже Джонса, потому что злорадствовала над его болью.
Темный имел полное право ее презирать. Говорили, что маги способны видеть людские сердца. А ее, должно быть, почернело и сгнило, как яблоко, захваченное ранними морозами.
И знал ли о том Темный или нет, но он был добр. Пусть ее тело болело, а руки саднили, но она видела, как он на нее смотрит. Ему было неприятно находиться с ней в одной комнате, не то, что в одной постели. Если тяжелая работа - это все, чего он хотел, оставалось только с благодарностью выполнять его поручения. Благодарностью, которой она никогда не испытывала к Гастону и Морису, несмотря на то, что те ее заслужили.
Белль поднялась по лестнице. Ее платье намокло и перестало согревать. Казалось, что пока она таскала вверх-вниз тяжелые ведра, на юбку попало гораздо больше воды, чем на камни. Белль надеялась, что если повесить платье перед камином, к утру оно высохнет. Не то, чтоб назавтра у него был шанс остаться таким надолго.
Бэй уже спал, когда она добралась до их комнаты. Тихо, чтобы не разбудить его, Белль достала из сундука бумазейную ночную сорочку (Гастон не всегда нуждался в ее обществе, а ночи в Приграничных землях бывали холодными), нашла и натянула пару простых вязаных перчаток. Бэю не следовало видеть ее повязки. Устало доплелась до кровати и, морщась от боли в руках, выдвинула из-под нее узкую лежанку.
- Мама? – Бэй свесился через край.
- Ты же давно должен спать!
- Я не мог уснуть. Чем ты занималась сегодня?
- О, много чем. – Белль заставила голос звучать беззаботно,- Помогала наводить порядок в замке и разбирала лекарственные травы.
Она наклонилась к самому уху сына и заговорщицки прошептала:
- Я думаю, маг их использует, чтобы наводить чары. А что ты сегодня делал?
Бэй будто только того и ждал, чтобы начать взахлеб рассказывать.
Сначала Темный провел его по всем закоулкам замка (не всем, подумала Белль, они обошли стороной кухню и те места, где она в это время мыла полы). Он спрашивал Бэя, чему тот успел научиться и показывал, как управляться с мечом ( Жаль, только деревянным), читал ему, демонстрировал магические приемы в своей мастерской, объяснял назначение трав, которые пучками свисали там с потолка, учил забавной игре в карточки с нарисованными рыбками и позволил научить его самого игре в мяч.
Бэй радостно болтал без умолку, и Белль, к своему облегчению, не замечала в его словах ни тени страха или стыда. Быть может, Темный говорил правду о своих намерениях в отношении ее сына.
- Мама, это ведь ты готовила завтрак? Темный сказал, что ты.
- Он так сказал? Да, я. Тебе понравилось?
Белль сама не помнила, когда готовила в последний раз, но кухня поразила ее огромным количеством разнообразной снеди: яиц, муки, бекона, всего, что только могло понадобиться. И это был первый завтрак Бэя в странном замке. А в трудные времена людям свойственно утешаться едой.
- Еще бы, это же мои любимые, - сказал Бэй, - Но почему ты не ела с нами?
Белль попыталась улыбнуться:
- Я меня была куча дел сегодня. - Она взъерошила его волосы. - Не могла же я ждать, пока ты проснешься, соня.
- Мам, расскажи мне историю!
- Хорошо, но только одну. Тебе пора спать.
Бэй кивнул и тут же с готовность лег.
- Я быстро засну, обещаю, только расскажи.
- Ну, что ж… Это случилось в Пограничье, далеко, далеко отсюда… - Белль подавила зевок.
Она не знала, кто из них заснул раньше, но утром проснулась в кровати рядом с Бэем. Его рука крепко обхватила ее перевязанные пальцы, а она была такой усталой, что даже не проснулась от боли.
-
-
15.10.2014 в 20:59-
-
15.10.2014 в 22:24-
-
25.05.2015 в 19:02Как жаль, что вы перестали переводить...